Джин Пендзивол - Дочери смотрителя маяка

Питер и Майлис переехали в Виннипег, где мой брат служил в батальоне Виннипегских гренадеров. В сентябре того года Канада вступила в войну, и к маю следующего года подразделение Питера направили на Ямайку для службы в гарнизоне, а Майлис вернулась в маленький голубой дом на Хилл-стрит.

Чарли стал работать на судостроительном заводе в Порт-Артуре. Предприятие стояло в течение долгих, тяжелых лет экономической депрессии, но война, несущая смерть и разрушение, по иронии судьбы, вдохнула жизнь в промышленность, были заключены контракты на изготовление военных кораблей для Королевского канадского флота. Он жил в небольшой гостинице в городке Керрент-Ривер и приезжал на остров всего пару раз в то лето.

У всех были мысли о войне, о ней велись разговоры за обеденным столом, в доках и на улицах. Юношей вербовали, обучали и отправляли за море, с ощущением правильности, теплеющими на губах поцелуями любимых и материнской любовью, вплетенной в пряжу шерстяных носков.

Я получила письмо от Милли. Она писала, что они скоро поедут в Англию, а может, уже уехали к тому времени, когда ее письмо дошло до нашего острова. Отец Альфреда был нездоров, поэтому, несмотря на пайки, ограничения и перспективу немецких бомбардировок, им показалось, что лучше оставить работу в Канаде и быть рядом с ним. Она готовилась к публикации уже написанной дипломной работы об орхидеях северного леса и спрашивала, можно ли ей использовать в качестве иллюстраций несколько эскизов Эмили, которые она забрала с собой. Она передавала всем привет, а к письму прилагались карандаши с бумагой для Эмили и книги для меня.

Питер писал нам часто, иногда за раз приходило пять или шесть писем. Мои ответы заполняли много страниц: я рассказывала о повседневных событиях на маяке, о последних творениях Эмили, о сюжете новой книги, которую я читала. Я запечатывала конверт и отправляла его с «Красной лисицей» на фронт, который, казалось, был очень и очень далеко, за огромными озерами и даже за еще большим океаном, но все же война коснулась и нас.

Питер ненадолго приезжал домой осенью 1941 года, но мы не смогли с ним увидеться. Через несколько недель он снова уплыл, и я начала проявлять больший интерес к папиным газетам, которые регулярно продолжали приходить. По вечерам мы читали их вслух. В них шла речь о политике и о войне, о выигранных и проигранных сражениях и сообщалось количество убитых и раненых.

Наступила весна 1942 года, года трех смертей.

Первой стала моя.

Сезон начался рано, к началу апреля уже были свободны ото льда судоходные пути и заработал маяк. Папа был очень доволен тем, что у него на маяке горит свет и вращаются зеркала, в то время как другие смотрители еще даже не добрались до своих станций. Грузовые суда, зимовавшие в гавани Тандер-Бэй, вышли на озеро вслед за ледоколом и с загруженными до предела трюмами отправились к шлюзным воротам в Су-Сент-Мари и Уэлленде, а папа был уже готов обеспечить их безопасность на первом этапе путешествия.

Весна была временем сбора яиц чаек, которые мы потом варили или использовали для выпечки в качестве вкусной альтернативы до тех пор, пока не начнут нестись наши куры. Мы с Эмили отправились собирать яйца в гнездовья чаек на острове Хардскрэббл. Сестра впервые поверила, что моих навыков управления лодкой хватит, чтобы мы безопасно добрались туда по черной воде озера. Рано утром мы спустили «Душистый горошек» на воду и, не утруждая себя поднятием мачты, просто взяли в руки по веслу. Мы гребли вместе, преодолевая расстояние до крутой скалы на южном берегу. Вдалеке были видны залив Уолкер и Девилс Тамб, священная гора, которую мама называла Шаманиту. Я слышала, что ее уже там нет, что озеро раскрошило ее своими ледяными пальцами на камни через несколько лет после того, как мы покинули остров. За ней на горизонте виднелась «Красная лисица», и по ее положению я поняла, что она движется к заливу и, скорее всего, остановится у берегов Порфири.

Мы гребли к дамбе, которая соединяла две части острова, чтобы вытащить на нее «Душистый горошек» — подальше от волн. Я привязала носовой линь к дереву в качестве дополнительной предосторожности, поскольку ветер часто внезапно накатывал высокие волны. Мы с Эмили взяли корзины и через густые заросли пробрались к вершине скалы.

Наше появление вызвало ожидаемую реакцию. Испуганные чайки взмыли в воздух, наполнив небо разноголосым клекотом и пронзительными криками. Они кружили над нашими головами, пикируя пугающе низко, пытаясь отогнать нас от гнезд, где лежали их пестрые коричневатые яйца, открытые взглядам и уязвимые. Эмили сжалась, испугавшись их штурма, присела, прикрыв руками голову, и зажмурилась. Для нее было слишком много шума и суматохи. Мне надо было это предвидеть.