Джин Пендзивол - Дочери смотрителя маяка

Верхней в его куче шкур была лисья, с более темным, чем обычно, мехом, и очень густым. Моя рука потянулась, чтобы прикоснуться к ней. У меня не было сомнений в том, что это Хитклифф. Возможно, она случайно забрела в ловушку, установленную для рыси или куницы, не чувствуя опасности из-за своей прирученности. Возможно. Мужчина, встретившись со мной взглядом, отвернулся и как бы растворился в тени. Я видела, что ему стыдно и что он расстроен. Никогда не забуду загнанного взгляда этих темных глаз. Я так и не рассказала об этом Эмили.

Я несколько минут молчу. Видно, что она погрузилась в размышления. Она не только вспоминает, но и складывает детали пазла.

— Но вы же не это в них хотите найти — узнать, кто этот человек? И не поэтому ваш брат отправился на Порфири на паруснике, чтобы забрать дневники?

— Нет. Чарли не знал о нем. Никто не знал, кроме меня и Эмили. И, конечно же, твоего дедушки.

— Ну да, но какое все это имеет отношение к моему дедушке?

Хотя рассказ мисс Ливингстон и казался мне увлекательным, он не имел отношения к мужчине, из-за чьей скрипки и коллекции рисунков Эмили все это началось. Он не имел ни малейшего отношения ко мне.

— Все это, Морган, совсем непросто, — сказала мисс Ливингстон, все еще сидя в своем кресле. — Твой дедушка сыграл небольшую, но важную роль в этой драме гораздо позже.

У меня пересохло во рту. Жуткое похмелье продолжает давать себя знать, и я чувствую, как виски подступает к горлу. Я понятия не имею, который сейчас час. В комнате становится светлее, значит, солнце уже встало. Дверь закрыта неплотно, и из коридора доносится шум; рутинная жизнь продолжается, слышен звук шаркающих шагов, закрывающихся дверей, голоса; где-то вдалеке Марти что-то насвистывает. Я чувствую запах кофе и готовящейся еды. Мои мысли переносятся к Лори, я размышляю, заметила ли она к этому времени, что меня нет в моей постели.

— Мне нужно позвонить, чтобы сообщить, где я.

— Им уже позвонили, — говорит она, а потом добавляет: — Несколько часов назад.

На мгновение я испытываю чувство вины.

Я встаю и наливаю себе воды в стакан. Старушка это не комментирует. Я вижу, что она ждет, следит за моими движениями и знает, что я делаю. Кажется, она чувствует, что мне не терпится услышать продолжение ее истории, больше узнать о моем дедушке и о том, откуда он знал Эмили. Я откидываю черные волосы с лица и, перебросив их через плечо, заплетаю в толстую косу. Вернувшись к кровати, я перелистываю разбросанные дневники. Потом по порядку складываю их в стопку: за более ранний период, которые я уже прочла, — вниз, а более поздние — наверх. Остался всего один дневник.

— Где остальные записи вашего отца? — спрашиваю я. — Тут только до 1943 года. Что случилось с остальными?

— Их нет, — отвечает она, сложив руки на коленях. — Их не могло быть. Если бы они были, то твой дедушка не стал бы частью этой истории. Он бы не приехал на остров. Он бы не встретил Эмили. Он бы не убил Грейсона, мужчину, которого я называла одиноким волком. — Она останавливается на мгновение, а потом добавляет: — В нем бы не было нужды.

Я снова забираюсь на кровать и, накинув плед на плечи, листаю страницы последнего дневника.

— Почему?

Питер и Майлис поженились в июне 1939 года. У них была скромная свадьба, простая церемония проходила в лютеранской церкви Святого Иммануила на Перл-стрит. Папа надел костюм и галстук. Он весь день дергал этот галстук и снял его, как только пастор с женой покинули церковный зал, где принимали гостей. Мама и миссис Ниеми приготовили бутерброды, пироги с жареной рыбой и клубничные пирожные для оставшихся после утренней церемонии. Майлис была очень красивой, в руках она держала букет сирени, перевязанный голубой лентой.

Мы не могли позволить себе новые платья, но мать позаботилась о том, чтобы мы были чистыми, а наша одежда — починена и выглажена. В то утро она уложила нам волосы вокруг головы, так что мы выглядели как принцессы. На ней было фиолетовое платье, и, видя ее без фартука, я смогла представить, какой она была, когда они с папой поженились. Мать велела мне следить за Эмили, чтобы она, не дай бог, не вызвала переполоха и не ушла бродить по улицам города. Ей не нужно было напоминать мне об этом.

Питер был в форме. Не имея денег на медицинское образование, он пошел в армию и только что закончил обучение. Учитывая, что я была совсем юной девушкой — мне было четырнадцать лет, — начитавшейся романов Джейн Остин, свадьба казалась мне очень романтичной. Но, подозреваю, мама не разделяла этого чувства. Она гордилась своим сыном, очень гордилась, однако же отдавала его Майлис и армии. Помню, как она поправляла ему галстук перед фотографированием, ее рука задержалась на лацкане, пока она смотрела в его темные глаза, и я не знала, печальна она или счастлива. Могу сказать, что Питер никогда не выглядел счастливее. Он наклонился и поцеловал ее в макушку, а затем умчался, чтобы сфотографироваться с Майлис на ступеньках церкви. Это был момент нежности, такой редкий и пронзительный, что он навсегда остался в моей памяти.