Иван Гагуа - Свое и чужое время

И все-таки, несмотря на заботу, проявляемую к покойникам, Габриэль не избежал как-то серьезной ошибки. Вышла она по причине неправильного обмера. В подпитии он снял мерку с усопшего, но, как потом оказалось, что-то напутал и в результате гроб получился короткий. И сколько ни старались родственники втиснуть в него своего покойника, из этого ничего не выходило, так что гробовщика уже собирались поколотить. Но под утро Габриэль въехал во двор рассерженной родни с новым гробом, да таким, что вместо трепки получил дополнительную сотенную. Но если родственники покойного простили Габриэлю ошибку, то сам он ее себе не простил. Короткий гроб как немой укор своей совести он поставил в мастерской на самое видное место.

Мастерить гроб, как правило, Габриэль начинал лишь после тщательного осмотра покойника: с любопытством скульптора изучал он лицо усопшего, чтобы облечь его истинное выражение в надлежащую форму. Одним словом, покойники нашей округи, а иногда далеко и за ее пределами пользовались особым вниманием гробовщика, на какое вряд ли могли рассчитывать при жизни.

Семья, которую постигло горе, высылала за Габриэлем для осмотра покойника подводу.

Соседи, увидев приосанившегося гробовщика, едущего на подводе, тут же хоронились в домах, чтобы избежать его изучающего взгляда, словно адресованного потенциальному покойнику… Казалось, что даже деревья и те в ужасе отступали за ограду, когда Габриэль появлялся на улице.

Приехав в семью покойника, Габриэль, словно врач, знающий силу своего ремесла, спешил к очередному «пациенту» в сопровождении многочисленной родни.

Здесь, у смертного одра, где возлежал покойник, сохраняя одному ему присущее выражение полного отрешения, Габриэль, в отличие от притихшей родни, держался возбужденно: заходил то с одного, то с другого боку к умершему, что-то бубнил себе под нос. Оглядев покойника внимательно, присаживался у изголовья и с какой-то таинственностью начинал вглядываться в лицо. Наконец, уловив самое главное и характерное — озабоченно ли или печально, насмешливо или сурово выражение покойника, он доставал из кармана рулетку и приступал к обмеру. Правда, не так дотошно, как это делают портные в нашем городе, когда хотят сорвать лишку с клиента. Получив все три измерения, последнее почему-то от кончика носа покойного, Габриэль моментально составлял смету и тут же, на семейной сходке, объявлял ее в непоколебимых выражениях, что сбивало с толку даже самых прижимистых заказчиков. Ну а если среди них все-таки объявлялся таковой, Габриэль срамил наглеца неотступно.

— Если ты хочешь надуть дешевым гробом покойника, — говорил он в таких случаях, — то закажи его себе…

Но, к счастью, таких заказчиков было мало, и поэтому все, как правило, безропотно принимали условия гробовщика, зная наперед, что гроб будет сделан к сроку и самым лучшим образом. А для заказчика куда важнее вовремя преподнести свой подарок усопшему и проводить его в последний путь с чистой совестью.

Среди заказчиков предпочтение отдавалось дальним, поскольку они приезжали за Габриэлем на машинах, платили щедро и потчевали разными напитками, к чему он, как мастеровой человек, имел пристрастие. Но с годами такие приглашения становились довольно редкими. Причиной этих редких приглашений Габриэль считал свою жену Матро. И хотя он жалел, что связал с ней жизнь, но терпеливо молчал. Ему было за шестьдесят, когда Матро, выходившая его от воспаления легких, вошла к нему в дом, ища в нем спасения после прежнего мужа от привередливых снох. Теперь Матро вновь чувствовала себя покойно и легко. Окрестив новоиспеченного мужа ласкательным именем — Габриа, она всячески препятствовала его дальним поездкам. Приезжавшие на машинах заказчики встречали суровый отказ Матро. Так день за днем сокращались приглашения. Но если они еще выпадали Габриэлю и ему удавалось уломать Матро, то он весь преображался: его до морозца жесткий взгляд уступал место искрящемуся лукавству, а лицо начинало светиться. В такие минуты наивысшего подъема он вышагивал перед Матро длинными шагами и, собрав в черный потрепанный мешочек инструмент, закидывал его за плечо и громко кричал по причине сильной глухоты старухи:

— Матро, я уезжаю в Дундию! — Дундией Габриэль называл все дальние приглашения и произносил это слово так, словно Дундия лежала в песках Саудовской Аравии и он собирается проникнуть туда через Дарданеллы.

Старуха при этих словах Габриэля начинала тревожно суетиться, тепло повязывая ему горло шарфом, даже когда стояла невыносимая жара, и, глядя на мужа мелкими колючими глазами, строго-настрого наказывала: