Мария Воронова - Эхо первой любви

– Я думаю, какое счастье, что Лена когда-то бросила моего сына, – воскликнула Ксения Алексеевна, – и теперь он женится на вашей внучке!

Дворкин ничего не ответил, притворившись, что полностью сосредоточился на дороге.

Леша Кныш был человек хотя и доброжелательный, но страшно ленивый и необязательный, поэтому Мстислав Юрьевич искренне удивился, когда он организовал все для регистрации его брака. Правда, он при этом не забывал возмущаться, что вот тысячу лет Зиганшин спокойно ходил холостяком, а именно сейчас ему приспичило – и дай-подай, а у бедного следователя Кныша и так море дел, чтобы еще направлять чужие страсти в законное русло. Тем не менее он сам договорился в загсе на двенадцать часов и привел с собой хорошо знакомого Зиганшину оперативника, чтобы исполнил роль конвойного. За это Кныш хотел выклянчить себе роль свидетеля, потому что раньше ему никогда не поручали эту ответственную миссию, а он о ней мечтал с детства. Зиганшин согласился было, но быстро вспомнил, что следователя с обвиняемым не могут связывать никакие личные отношения. Леша скрепя сердце согласился.

Накануне они с Фридой приготовили свадебно-новогодний стол и даже нарядили маленькую елочку. Утром приехали мама с Львом Абрамовичем (долго спорили, брать ли с собой детей. Сначала хотели взять, но сообразили, что вид жениха в наручниках может серьезно их напугать, и решили провести тихую регистрацию, а все торжества отложить до венчания в церкви). Мама Фриды должна была присутствовать виртуально, с помощью телефона Ксении Алексеевны и программы скайп.

Пока Фрида одевалась в свадебное платье, Зиганшин послушно сидел в комнате, ибо плохая примета видеть невесту заранее.

Потом женщины и Лев Абрамович выскользнули из квартиры и поехали в загс на такси, а Зиганшин остался ждать свой конвой. Костюм его остался в деревне, и он сначала хотел просить маму, чтобы привезла, а потом подумал и решил жениться в форме. Суда еще не было, и покамест он подполковник полиции, и Фрида выйдет замуж за подполковника полиции, как бы оно там дальше ни повернулось.

Подумав секунду, он прикрепил к кителю две свои боевые медали, первый раз с тех пор, как получил.

Только Зиганшин испугался, что Леша, как обычно, все напутал и забыл, как ребята позвонили.

Оперативник, хмурый парень с симпатичным, но каким-то стертым лицом, уже на полдороге спохватился, что они едут без цветов, и, обругав жениха, выскочил у первого киоска.

От того, что забыл про цветы, Мстислав Юрьевич вдруг так разволновался, что дальнейшее запомнилось ему, как в тумане.

Пронзительно красивая Фрида в свадебном платье, сияющая мама, строгий Лев Абрамович в доисторическом галстуке… Регистраторша, знакомая свойская тетка, уже, судя по приподнятому настроению, начавшая отмечать наступающий Новый год с коллегами, Леша с оперативником, все они будто кружились вокруг Зиганшина, и он с трудом понимал, где находится. Помнил только, что ни при каких обстоятельствах нельзя уронить кольцо, и не уронил. Расписали их с рекордной стремительностью, без речей и наставлений, лишь в конце сотрудница загса поздравила молодых слишком искренне для официального лица.

По той же причине, что не позволила Леше быть свидетелем, они с оперативником теперь не могли присоединиться к свадебному столу, и, доставив молодого по месту домашнего ареста, откланялись. Лев Абрамович пытался всучить им бутылку коньяка, мол, из его рук можно, он же не родственник, но Кныш сказал: «Теперь уже родственник, дедуля!» – и уехал.

Они немного посидели за праздничным столом, но маме нужно было к детям, готовить им новогодний праздник. Лев Абрамович повез ее, сказав, что, во-первых, не такой изверг, чтобы путаться у людей под ногами перед первой брачной ночью, а в-главных, очень подружился с Виктором Тимофеевичем, любит Свету с Юрой и хочет встречать Новый год с ними.

Зиганшин с Фридой остались одни, первый раз, как настоящие муж и жена.

В одиннадцать Фрида сказала, что свадьбу пора прекращать праздновать и приступить к отмечанию Нового года.

Она переоделась, накрыла новогодний стол: салат оливье и мандарины, выключила свет и зажгла на елочке гирлянду. К Зиганшину вдруг на секунду вернулось детское предощущение чуда, надежда на хорошее, на то, что полночь тридцать первого декабря – это своеобразная граница, которую не могут перейти прошлогодние несчастья, и первого января наступает новое, счастливое время.

Он забыл о том, что сидит под домашним арестом, о предстоящем лишении свободы и позоре. Обо всем забыл, кроме того, что уходящий год подарил ему Фриду – теперь уже жену.