Мария Воронова - Эхо первой любви

– Когда вы сказали про красочный язык и легкий стиль, я уже понял, что это не Лена писала, – улыбнулся Зиганшин.

– Но подписалась-то она! Могла бы хоть на диктофон наговорить разных ужасов, а литобработчик бы уж оформил все, как надо. Странный очень посыл у этой книги, – вздохнул Макс, – не как у других произведений такого рода. Обычно центральная идея книг разведенных жен простая и ясная: мой муж негодяй, и идея эта опирается на факты, реальные ли, вымышленные, уже не суть важно. Главное, дама пишет, как она страдала и как потом геройски смогла вырваться из этих пут, завершается все хеппи-эндом, и в целом подобные книги создают позитивный настрой. Здесь же почти исключительно стенания, как тяжело тонкой и ранимой душе в грубом современном мире, то есть претензии идут ко всей вселенной, а не только к конкретному человеку, и разбавлено это пространными рассуждениями о том, что мир должен измениться и как именно он обязан это сделать, чтобы хоть немного соответствовать возвышенному сердцу автора. Короче говоря, резонерство.

Зиганшин покосился на Льва Абрамовича. В его присутствии он стеснялся обсуждать Лену, вдруг старик разглядит в его словах след старой любви и обидится за внучку.

– Не знаю, как теперь, а семнадцать лет назад Елена не имела склонности к пустопорожним рассуждениям и вообще была довольна миром и собой, – сказал он осторожно.

Все-таки Льву Абрамовичу стало неприятно, потому что он поджал губы и с преувеличенным вниманием стал изучать слоеный пирожок у себя на тарелке.

– Но не это меня насторожило, – продолжал Макс после драматической паузы, – то, что я сказал, – это вкусовщина, которая ни к чему бы нас не привела, и я позволил себе эту преамбулу только для того, чтобы вы легче восприняли дальнейшее. Дело в том, что в тексте приведены два эпизода, о которых мне поведала одна моя пациентка задолго до того, как книга Иваницкой увидела свет, и я не мог ничего напутать, потому что она возвращалась к этим событиям своего детства снова и снова, повторяла их в мельчайших подробностях и никогда не путалась, так что есть все основания считать, что они произошли именно с ней, не с кем другим. И эта пациентка – не Елена.

– А кто? – живо спросил Лев Абрамович.

– Мстислав, я связан врачебной тайной, – сказал Макс тихо, но решительно, – надеюсь, вы меня поймете и не станете требовать имя.

– Какая тайна, сынок, окстись! Или эта кобыла сама не опубликовала свои тайны тиражом… – Лев Абрамович взял книгу и быстро посмотрел выходные данные, – пять тысяч экземпляров, не считая скачиваний в интернете?

– Да, но она не подписалась своим именем.

– Абрамыч, оставь его, – буркнул Мстислав Юрьевич, – у человека своя специфика работы.

– Зачем тогда вообще было начинать?

– Затем, что дальше – круче! Там есть целая глава, посвященная ревности, и в ней почти дословно описаны переживания другой моей пациентки. Есть у меня одна трудная пара, муж – патологический ревнивец, и жена за много лет уже от него индуцировалась и тоже на грани сумасшествия. И что тут думать?

– Что ты сам всю эту лабуду и написал, сынок, а теперь врачебной тайной прикрываешься.

– Логично, – улыбнулся Макс.

Зиганшин прислушался, не проснулась ли Фрида, но было тихо.

Макс сказал, что очень хочет помочь Мстиславу выпутаться, но врачебную этику придумали как раз для таких случаев, когда есть серьезные резоны ее нарушить. Он предложил, что сам свяжется со своими пациентками и попробует узнать, каким образом их сокровенные воспоминания и мысли попали на страницы автобиографии третьей женщины. Думал начать с жены ревнивца, поскольку она представлялась ему менее сумасшедшей и готовой к продуктивному контакту.

Лев Абрамович подумал и сказал, что пока не стоит, слишком мало информации, а женщины, особенно дурные, не склонны говорить правду, если их нечем припереть к стенке, и Зиганшин согласился с этим утверждением.

Больше обсуждать было нечего. Условия домашнего ареста не позволяли Мстиславу Юрьевичу пользоваться интернетом, но Лев Абрамович следил за событиями и сказал, что новоиспеченная вдова уже прилетела домой вместе с детьми и похороны состоятся через два дня. Еще денек-другой надо дать женщине опомниться, а потом встретиться с ней и прощупать почву. Зиганшин дал деду номер телефона Лены и, немного поколебавшись, вручил коробку с ее письмами. Он хотел на всякий случай дать еще координаты Клавдии, но потом решил, что цепь тем прочнее, чем короче, и если Лев Абрамович хочет чего-то добиться от разговора с Леной, лучше все же действовать напрямую, а не через личного помощника, пусть и через преданного.