Мария Воронова - Эхо первой любви

– Да уж, – фыркнул Лев Абрамович, – здорового человека засунули в психушку, куда курьезней! Обхохочешься!

– Я рассказал это не чтобы посмеяться, а как пример, что нельзя ни верить, ни не верить. Только факты и прямая логика. Мстислав был у Иваницкого – факт. Глухой забор вокруг дома и отсутствие следов проникновения – факт?

– Не факт. Может, плохо искали.

– А что Зиганшин не убивал – факт?

– Почти что.

– Короче говоря, если мы возьмем за факт, что Мстислав не убивал, но и посторонний никто не проникал в дом, значит, охранник или сам совершил преступление, или впустил убийцу, или спал на своем рабочем месте самым наглым образом.

– Ладно, следопыт. Ты хочешь сказать, если не Зиганшин, то дядя Миша, а третьего не дано?

Макс кивнул.

– Что ж, разумно, – Дворкин взглянул на часы, – неохота, конечно, тащиться к нему на ночь глядя, но медлить тоже ни к чему.

Макс по второму кругу включил чайник, для чего ему не пришлось даже приподниматься со старомодного кожаного диванчика, и Лев Абрамович снова позавидовал его длинным рукам.

– Зачем же самим хлопотать, – спросил Голлербах, – когда он может спокойно сюда приехать? Наврите, что нашли ему работу и надо срочно показаться, иначе место уплывет. Ну а чтобы совсем не изолгаться, я его устрою в нашу охрану, если он вдруг окажется ни в чем не виноват.

То ли дядя Миша был действительно превосходным водителем, то ли мысли о куске хлеба для детей подгоняли его, во всяком случае, через час с небольшим он уже входил в кафе, где Дворкин назначил встречу.

Макс был здесь завсегдатаем, поэтому их усадили за лучший столик и принесли такой вкусный кофе, что Лев Абрамович едва не забыл, зачем пришел.

Договорились, что разговор поведет Макс, как потенциальный работодатель. Дворкин считал, что разыгрывать спектакли – слишком много чести для простодушного дяди Миши, но Голлербах возразил: если бы они служили в полиции и могли свободно применять пытки, другое дело, а так увы… В конце концов, Шерлок Холмс не выколачивал из доктора Гримсби Ройлотта признание с помощью телефонного справочника, а без всякого насилия устроил, что тот погиб от своей собственной гадюки.

Михаил сегодня был в костюме, явно не новом, но чистом, выглаженном и хорошо сидевшем, и выглядел, как типичный отставник. По его спокойной, даже безмятежной физиономии невозможно было представить, что этот человек замешан в чем-то нехорошем.

Мужчины пожали друг другу руки, Лев Абрамович туманно представил Макса как начальника кафедры, ничего не уточняя, и Голлербах приступил к интервью. Миша сообщил свои биографические данные, сведения о предыдущих местах работы, не выказывая никакого волнения. Не встревожился он и когда Макс спросил о причинах последнего увольнения, а спокойно рассказал, что его выгнали, поскольку работодатель был убит во время его смены, что, в принципе, не совсем справедливо, личным телохранителем его никогда не назначали, а на киллере не было написано, что он киллер, тем более работодатель сам велел его пропустить.

– Согласен, что с вами обошлись несправедливо, – кивнул Макс, – естественно, если вы в точности выполняли указания хозяина, нельзя винить вас, что одно из них привело к трагедии. Скажите, вы действительно не заметили в посетителе ничего подозрительного? Или просто не хотите об этом говорить, чтобы не обнаружить свою некомпетентность?

– Нет, совершенно ничего.

– Видите ли, в чем дело, – протянул Макс и принял такой высокомерный и загадочный вид, что Лев Абрамович невольно позавидовал его актерскому мастерству, – так уж вышло, что я в курсе расследования убийства вашего шефа и хочу вам сказать, что существуют серьезные сомнения в виновности вашего так называемого киллера.

– Но… – вскинулся Миша.

Макс заставил его замолчать поистине царственным жестом. «Натренировался с психами», – усмехнулся про себя Лев Абрамович.

– Не скрою, вы нам подходите по многим параметрам, – продолжал Макс как ни в чем не бывало, – вы боевой офицер, крепкий семьянин, и я почти уверен, что если бы Иваницкий был жив, то дал бы вам самый положительный отзыв. Но я не могу брать на службу человека, прямо или косвенно замешанного в убийстве.

– Да как же…

– Подозреваемый не признал своей вины, и улик против него нет, кроме ваших показаний, – сказал Макс жестко, – и что прикажете мне думать? Откровенно говоря, напрашивается вывод, что вы совершили убийство и оболгали ни в чем не повинного человека, то есть не только душегуб, но и лжец.