Стив Эриксон - Амнезиаскоп

Я знал, что на самом деле меня не облепляли мошки. Но то, что я это знал, не имело значения, я все равно чувствовал их; чувствовал, как они ползают по всему моему телу, с головы до пят. Я продолжал повторять себе, что не облеплен мошками, но сколько бы я это ни твердил, все равно этому не верил. И тогда на меня накатила черная волна страха, поскольку именно в этот момент я понял, что начинаю сходить с ума. Это было наистраннейшее, ужасающее чувство – слушать аргументы рациональной части моего мозга и знать, что они верны, и все же отвергать их, быть холодным свидетелем, да едва ли не аналитиком собственного срыва. Моя душа просто-напросто не верила моему мозгу. Меня охватил почти непреодолимый импульс вылезти из постели, одеться, прыгнуть в машину и в изнеможении укатить по шоссе, как я катил еще с Вегаса, копя штрафы за превышение скорости, потому что я не мог заставить себя притормозить. И я знал – в моей голове не было ни тени сомнения, – что если я поддамся этому импульсу, то врежусь прямо в склон горы. Я твердо знал, что несколько мгновений назад пересек границу рассудка, а еще через несколько мгновений пересеку границу самоубийства; и все же я едва удерживался от того, чтобы не поддаться импульсу. И в темноте, где я лежал, облепленный несуществующими мошками, меня захлестнуло памятью обо всех моих провалах; и впервые в моей жизни меня посетило это уникальное ощущение – одиночества, которому я тщеславно полагал себя неподвластным. Я с абсолютной четкостью ощущал, что эта ночь может оказаться последней в моей жизни.

Я включил свет. Отбросил простыню и долго глядел на свое обнаженное тело, вновь и вновь убеждая себя в том, что оно не облеплено мошками. Через час я наконец начал верить себе; наконец я снова натянул простыню, выключил свет и заснул.

На следующее утро я опять сел за руль и продолжил свой путь по шоссе. Днем мне выписали еще одну штрафную квитанцию за превышение скорости, и я принял ее так же беспечно, как полицейский ее вручал, поскольку это был особенно нелепый штраф: я был уверен, что ехал ровно восемьдесят, ни на милю быстрее, по грунтовке где-то в Айдахо, так как, согласно карте, это была единственная дорога к Лунным Кратерам. Перед самым закатом я увидел длинный хвост машин, стянувшихся на фестиваль.

Я дожидался в очереди чуть более часа, прежде чем наконец достиг въезда, и только тут вспомнил, что не привез с собой приглашение, полученное в тот день, когда ушел из газеты. Но у охранника в будке был список с моим именем, и он пропустил меня, и я сманеврировал между черных кратеров и холмов обугленной долины, где все ждали начала фильма в открытом лунном кинотеатре на тысячи машин. Люди сидели на капотах лицом к огромному белому парусу, поднятому на мачте, врытой в землю. Я припарковал машину и вылез. Спустилась темнота.

Картину проецировали на белый парус. Иногда фильм наполнялся ветром, дующим из Канады сквозь кратеры; мы были черным кораблем-призраком под названием «Марат», плывущим по равнинам Айдахо. Не раздавалось ни звука – ни с экрана, ни из публики – до самого конца, который был встречен долгим нарастающим ревом. Фильм оказался совершенно не таким, каким я его воображал, и это принесло мне облегчение. Где-то между моей рецензией и данным моментом он приобрел собственную сущность. Затем крохотный старичок встал перед пустым белым парусом и в свете прожекторов просто помахал рукой; и в то время как люди и машины стали разъезжаться, я побрел к экрану, против течения исходящей миграции. В тот момент, когда я начал было думать, что трачу время зря, я увидел его, окруженного толпой организаторов фестиваля и щелкающих вспышками фотографов, и я долго стоял там в нескольких шагах от него и просто смотрел.

Господи, ему, должно быть, было сто лет. Но он казался столь же крепок духом, сколь немощен телом, и наслаждался всем этим вниманием, хотя выглядел так, будто уже повидал слишком много, чтобы принимать это всерьез. И вдруг посреди всего гама, в темноте, где я никогда бы не подумал, что он сможет меня увидеть, – он меня увидел. Он повернулся, посмотрел прямо на меня и выжидающе улыбнулся, как будто ждал от меня каких-то слов. Я подошел поближе, и один из организаторов шагнул мне наперерез, но старик сделал знак, чтобы меня пропустили. Все на секунду замерли, думая, будто он собирается что-то сказать; но заговорил я.

– Все пропало из моей жизни, – сказал я ему, – все уехали. И я больше не знаю, что должен делать. Я прикатил сюда из самого Лос-Анджелеса, чтобы спросить у вас.