Эбрахим Голестан - Тайна сокровищ Заколдованного ущелья

Муж ее сначала продолжал жить на своем дворе один, потом стал надолго отлучаться куда-то, и люди поговаривали, что он шатается в поисках работы. Тогда жена вместе с братом вынесла последние остатки их нищенской утвари, и дом совершенно опустел. Мужчина появлялся все реже и реже. Иногда односельчане видели издалека, как он ходит-бродит по своему заброшенному участку земли, и говорили: ума лишился, а теперь, верно, слезы льет по былому, по разбитой своей судьбе да по волу своему… Ну а потом он долгое время не показывался, и все о нем думать забыли, не то что интересоваться, куда он подевался, что с ним стряслось, что случилось. Для всех он превратился в рехнувшегося недоумка, который по собственной глупости причинил себе зло и тем самым заслужил участь презренного изгоя. И вот теперь перед его домом остановился огромный караван и у дверей выстроилась шеренга чудесных невиданных предметов… Женщина вытащила сына вперед – посмотреть, но, когда она поставила ребенка на землю и тот сделал шаг-другой к барабанам, он оступился, не удержался на крутой обочине и, перевернувшись несколько раз через голову, покатился прямо на цементного лебедя. Мать рванулась поддержать дитя, тоже поскользнулась, да так, что чуть было не придавила малыша, наконец догнала его, протянула руку и тут – трах! – треснулась головой о раскинутые цементные крылья. Громкий крик боли заглушил хныканье ребенка, и тот перешел на визг. Испускаемые ими обоими вопли и стоны напугали брата женщины, он бросился к ним, но, когда подбежал и понял, в чем дело, плюнул и пнул лебедя ногой. Лебедь припал на крыло, зубчатый край крыла сломался и отвалился. Но паренек, ответственный за доставку вещей, не видел этого, поскольку был поглощен распаковкой грузов – со всей осторожностью, дабы ничего не поцарапать. Незаметно начался дождь.

Тем временем одна телега завязла в дорожной грязи, а когда возничий вытянул лошадь кнутом, чтобы поднатужилась, она и поднатужилась, да так, что стоявший в телеге павлин золотого цвета с длинной, как у жирафа, шеей потерял равновесие и вверх ногами вылетел на дорогу. Во время падения он сбил колесо, оглобля, не выдержав усилившегося давления, лопнула и сломанным концом ударила по лошади, а один из ангелов, возлежавший лицом вниз на соломе, постеленной в телеге, перекатился на бок и выскользнул наружу, всей тяжестью навалившись на оставшееся колесо, которое еще глубже ушло в глину; телега накренилась так сильно, что колеса на противоположной стороне совсем оторвались от земли, оказались в воздухе, ангел же заскользил дальше, пока не рухнул прямо на вывалившегося раньше павлина и не вмял его в грязь, а сам не раскололся на две части – нижняя половина, где полагалось быть гениталиям и где у ангела не видно было и следа оных, откатилась вперед, к козлам и сломанной оглобле, верхняя, с отбитым носом, шлепнулась на грудь возле колючего кустарника и уткнулась лицом в сырую землю, будто вслушиваясь в подземные голоса. Дождь усилился. Возчик же при виде отлетевшего колеса, оглобли, телеги, останков ангела понял со всей очевидностью, что у него один лишь выход – как следует проучить кнутом лошадь.

Чуть пониже по дороге увязла еще одна арба, с орлом. Дождь припустил вовсю, набирая скорость, побежал по склону, быстро развернулся на ходу и, когда добрался до крутизны, перед которой замешкалась лошадь, ударил всем фронтом. Арба стала сползать назад, и как ни упиралась лошадь всеми четырьмя копытами, ей было не под силу удержать воз, она тоже заскользила, но тут застопорили колеса, увязшие в глине. Возчик был снаряжен кнутом из проволоки, но дождь лил с таким неистовством, что он рассудил: пока будешь возиться с лошадью и арбой, только промокнешь до нитки. И он одним прыжком очутился под деревом.

Дождь лишил орла пышного золотого наряда, и тот оказался теперь мутно-зеленоватым с золотистыми подтеками. Орел приобрел цвет чечевицы. Но белотелая гипсовая дама, в руках которой был факел (хотя она и лежала па соломе в арбе), стала от дождя еще белее, вода отмыла ее.

Статую уложили носом вниз на солому, чтобы уберечь от дорожной тряски ее лицо и грудь. Но казалось, будто она подглядывает: что там виднеется под колесами арбы? В ногах у нее тяжело восседал орел. Грозно распахнутые крылья, горящие красным светом от батарейки глаза придавали ему сходство со стражем, стерегущим красавицу, или с блюстителем нравов, налетевшим на обнаженную деву – то ли для того, чтобы телом прикрыть ее цементную честь, то ли затем, чтобы самому посрамить эту твердыню.