Эбрахим Голестан - Тайна сокровищ Заколдованного ущелья

Когда дождь наконец кончился, возчик вылез из укрытия и пошел посмотреть, что там с арбой.

Ливень был таким сильным, а подъем таким крутым, что чувство справедливости не позволяло возчику возложить вину на своего конягу и искать у бессловесной скотины отмщения. А если отбросить риторику, то он не стал пускать в ход кнут потому, что боялся, как бы лошадь, стараясь уйти от побоев, не перевернула бы повозку, не вывалила груз на землю. Он принялся трепать лошадь по холке, рассчитывая притворной лаской усмирить ее. Один за другим к арбе подошли еще несколько человек, укрывавшиеся от дождя под нависшими над дорогой скалами или деревьями. Среди них был и знакомый нам учитель.

Люди упирались в повозку сзади, возчик тянул коня за повод, пока колеса не вырвались из рытвины; телега чуть-чуть сдвинулась вперед. Тогда помощники кинулись подкладывать под колеса камни, чтобы арба не съехала назад, и с криком «Йа Али» принялись опять толкать ее.

Шурин, проходя мимо сломанной телеги, испытал злобную радость при виде павлина и расколовшегося надвое ангела, и тут до него донеслись мерные крики добровольных толкачей. Он огляделся: налицо была отрадная возможность второго крушения. Чем больше этих подвод с их мерзким, полным фальшивого блеска содержимым перевернется и переломается, тем лучше! Зачем они притащились сюда, откуда, на какие такие денежки? Шурин направился к ним.

Подойдя ближе, он увидел среди помогавших учителя; тут-то его и прорвало:

– Зейнальпур, да брось ты! Гляди, там повыше другая телега сломалась.

Учитель Зейнальпур, кряхтя от напряжения, отвечал:

– Как это брось?… Ты что, не видишь – застряло!

– Ну и пускай застряло, чтоб ему провалиться, добру этому! Дрянь всякая… – И он плюнул.

– Не болтай чепухи, становись к нам лучше, помоги, – возразил учитель.

– Чтоб я надрывался ради такой пакости? Да пропади оно все пропадом! Вместе со своим хозяином, подлецом…

– При чем тут хозяин? Помогай давай! – твердил свое учитель. – Коню надо помочь, телегу вытащить, – возчик-то чем виноват?

И он опять уперся в задок телеги. Возчик же, сообразив, что подмога повышает его шансы поскорее выбраться, пустил в ход свой кнут. И, несмотря на ядовитые взгляды шурина, на его негодующее ворчание, подвода под аккомпанемент ударов кнута и толчков одолела бугор и более или менее благополучно встала в строй. Возчик зычно покрикивал: «Пошла-а, па-а-адла!», лошаденка тяжело переводила дух.

Из-под кручи шурин глядел вслед поднимавшейся по склону повозке, старателям, все еще толкавшим ее, и красноглазому орлу, распростершему крылья над женским телом; цементный, твердый, непоколебимый орел вдруг чем-то напомнил ему Азраила [12]. «Ах, сукины дети, не надо им было толкать!» – воскликнул он про себя.

Дождь опять усилился, и телега покатила быстрее. Пелена дождя, словно седой дым, приглушила пеструю осеннюю расцветку деревьев. Усталая лошадь, всхрапывая, тянула за собой груженную орлом подводу, а тот сидел, растопырив неспособные к полету крылья, с пустым стеклянным взором, вцепившись грубыми когтями в цементную подставку, и с бездыханного клюва, словно из носа инвалида, стекали капли воды.

Повозка доехала до дома. Все, что там выгрузили раньше, оказалось под дождем. Электрические и керосиновые приборы были в картонных коробках, кресла укутаны в нейлон, но труба и комплект джазовых барабанов, вазы и уцелевшие лебедь, ангел и павлин остались без защиты. Усталые носильщики, сгрузив свою ношу, разошлись попить чайку, уютно посидеть часок, но тут разразился ливень, да такой сильный, что они решили переждать, полагая, что дождь кратковременный. Однако тот не прекращался. Усталость склоняла носильщиков к лени, лень подсказывала ожидание, а ожидание призывало смириться с неизбежностью – словом, они остались там, где были. Напридумывали себе отговорок. Одни говорили, что нейлоновые чехлы не позволят воде попортить кресла. Другие замечали, что утварь в картонных коробках не пострадает, поскольку вся она эмалированная и уложена в пластиковые пакеты. Третьи напоминали, что дождь попадает лишь на картонную упаковку, а она для того и предназначена, чтобы предохранять от повреждений. К тому же к мокрому картону прикасаться вообще нельзя: он немедленно расползется. Кто-то из носильщиков, правда, сказал:

– Бедняга, все, что у него было, дождем смыло! Но другие хором отвечали:

– Это пыль да грязь смыло! – и весело смеялись при этом.