Петр Муравьев - Полюс Лорда

Я как-то мельком упомянул, что сложно думаю и чувствую. Добавьте: сложно и запутанно изъясняюсь. В жизни все проще, жизнь не любит мудрить, и в этом ее мудрость.

Я понял это лишний раз, когда встретил Салли. Она, вместе с отцом, ждала меня на балконе. Отец увидел машину первым и, быстро поднявшись, пошел мне навстречу.

– А мы уже забеспокоились, что с твоим автобусом что-нибудь стряслось, – сказал он, хитро подмигивая, а я, стараясь не смотреть на него, отвечал:

– Ты опасался, что я опять заснул?

– Угадал! Именно это мы и предположили…

– Это не мы, это он предположил. – Салли протянула мне руку. – Здравствуй, Алекс!

– Здравствуй, Салли! Какая же ты сегодня хорошенькая! И какое чудесное платье! Где ты нашла такую прелесть?

Салли радостно захлопала в ладоши:

– Спасибо, Алекс! – И затем, обращаясь к отцу: – Слышишь, что говорит твой сын?

Отец, довольный, смеялся.

– Ладно, пусть говорит что хочет, а по мне, ты в этом платье – как гусеница в монашеской ряске.

– О Боже! Гусеница! – Салли от души хохотала. – Алекс, слышишь, твой отец меня обижает!

Откуда свалилось на нас это веселье? Мы прошли на балкон и там расселись за круглым столом, уставленным домашними печеньями. Салли разливала кофе.

– Ужинать будем в восемь, – пояснила она. Но такое состояние длилось недолго; нарушил его отец.

– Налоги опять подняли, – вскользь пожаловался он.

– Какие налоги?

– На дом и землю.

– И очень подняли?

– С тех пор как мы здесь – почти вдвое.

– Почему? Ведь инфляция так далеко не зашла!

– В том-то и штука, что не зашла. А причина простая: нами управляют жулики и дураки.

– Не надо, Жорж, – вмешалась Салли, – ты опять начинаешь волноваться. Тебе нельзя!

– Правда, папа… – пытался поддержать ее я. Отец отвечал сердито:

– Да не затыкайте мне рта! Неужели в собственном доме я не могу сказать того, что думаю? – Он выпрямился в кресле и протянул руку к бутылке с коньяком.

Теперь я понял его военную хитрость; но не я один.

– Ты уже довольно выпил! – Салли быстро поднялась и потянулась за бутылкой.

– Так сегодня мой день рождения! Это меня успокаивает.

– Глупости! Дай сюда бутылку!

– Ладно, на! – Он все же успел плеснуть себе в рюмку. Затем, отхлебнув и забыв о налогах, с повеселевшим лицом повернулся ко мне: – Знаешь, что я задумал?

– Что?

– Построю здесь настоящую римскую баню, с бассейном.

– Так ведь от этого налоги еще поднимутся!

– Ну и что? Зато подумай, как будет красиво! Салли, молча слушавшая, под конец не выдержала:

– Совсем как маленький! – Встала и пошла в дом. На пороге обернулась: – И никаких римских бань нам не нужно! – прибавила она и скрылась за дверью.

Отец рассмеялся:

– Не жена, а повелительное наклонение! – Он вдруг утих и, оглянувшись на дверь, добавил: – Странная она стала в последнее время.

– Грустит?

– Нет, какая-то рассеянная, будто мечтает; сидит и улыбается.

Я не ответил.

После ужина, когда отец, захмелев, – он-таки выторговал себе еще две рюмки, – ушел отдохнуть, мы с Салли остались вдвоем. Долго молчали, потому что за нас отлично справлялись цикады, да и самый вечер, тихий и ясный, окутывал своей умиротворяющей ленью. Только когда луна выплыла из-за деревьев, я повернулся к Салли и спросил неуверенно:

– А как ты?

– Ничего. – Она обдала меня теплым взглядом и тихо прибавила: – Ты не упрекай себя, Алекс, хорошо? Я не сержусь, я даже на себя больше не сержусь, хотя и очень хотела бы сердиться.

– Я дурной человек, Салли.

– Не говори так, не нужно, только одно обещай!

– Что?

– Что это не повторится. Хорошо?

– Хорошо, обещаю!

Салли благодарно кивнула и, накинув на плечи свитер, откинулась назад и застыла.

В понедельник вечером Брут позвонил ко мне на дом, позвонил так же внезапно, как и тогда, впервые.

И опять я обрадовался звонку, потому что погода стояла отвратительная, шел дождь, и я не смог выйти на обычную вечернюю прогулку. Я сидел за письменным столом, сперва перебирал фотографии, затем перелистал какую-то новую, очень известную и очень скучную книгу; одну из тех, какую прочно и навсегда захлопнешь на тридцатой странице. Никак не пойму – зачем издают такой скучный вздор, да еще сдобренный примитивным сексом и наивной – хоть и называют ее «научной» фантастикой…

Но сейчас о Бруте. После обмена приветствиями он сразу приступил к делу.

– Вы не позабыли о нашем разговоре? – спросил он.