Тим О`Брайен - На Лесном озере

– Ну и славненько.

– Что они могут против тебя иметь?

– Пирсон этот. Он вроде как…

Рут подняла глаза от сковородки.

– Да не берите в голову, Винни он Винни и есть. Дайте срок, еще несколько часиков – и прискачет ваша Кэти, прямо в эту кухонную дверь влетит, хороши же мы все будем.

Она выложила яичницу на тарелку и подала ему с теплой булочкой.

– Ешьте давайте, а потом – на боковую.

Яичница пришлась очень кстати. Поев, Уэйд попробовал позвонить в Миннеаполис сестре Кэти. Никто не взял трубку, и, секунду поколебавшись, он кивнул Рут и нетвердой походкой побрел в спальню.

А вот уснуть не получалось. От усталости черный камешек позади его глаз сделался совсем твердым, в суставы коленей и локтей словно насыпали песку. Он лежал на кровати лицом вверх и изучал свое состояние. Что-то нарушилось во внутренней биологии. По потолку пробегали серебристые искорки, макушка головы остро подрагивала, словно к черепу подвели электроды, на которые скачками подавалось напряжение.

С раскаянием тоже были трудности. Он почти ничего не чувствовал, разве что небольшую неловкость из-за своих поступков или проступков. Ему не нравилось, как прошел допрос. Некоторые важные темы не были затронуты вовсе. Душевное здоровье – раз; память – два. Даже и сейчас ему трудно было выстроить в хронологическом порядке события тех последних часов, когда они еще были вместе. Картинки не складывались в одно целое чайник – темнота – как он скользил туда-сюда, словно сила тяжести больше не действовала. Он помнил, как возились под полом веранды мыши. Помнил сложный, насыщенный запах леса, и туман, и странное движение, которое Кэти иногда делала пальцами, легкий взмах, словно она желала разогнать все зло, скопившееся в их жизни. Но было такое, что вспоминалось ему только смутно. Как он в ту ночь встал с постели. Было поздно, это он помнил; но, плывя в полуночном потоке, он взмыл над обычным ходом времени. Он помнил пар, помнил бежавший под кожей ток. Помнил басовитое, злое жужжание; «Христа прикончить» – вот что он говорил. Ничего не мог с собой поделать. И он обварил кипятком большую цветущую герань у камина, потом карликовый кактус и другие еще растения, названий которых не знал. Он был в одних трусах, это он помнил. Ночь наполнилась запахом гнили. Он помнил, как опять налил в чайник воды, подождал, пока она вскипела, пошел в спальню. «Христа прикончить», – повторял он и повторял, только теперь шепотом, и кисти рук существовали отдельно от всего остального. Каркас сознания был снят, и все мечты были ему подвластны, все блаженные иллюзии и чудеса. Весь мир был наэлектризован. Он помнил, как смотрел на спящую Кэти, любуясь загаром на ее шее и плечах, маленькими морщинками у глаз; помнил, как в неясном свете казалось, что она чему-то слегка улыбается; помнил ее согнутый большой палец на подушке у самого носа. Вдруг его охватила великая нежность. Как радиосигнал из другой галактики – нежность – внутри все размякло, перехватило дыхание – пронзительный призыв, мольба о защите и успокоении. Любовь, подумал он. Он помнил вес чайника. Помнил клубы пара в темноте. Какое-то странное хлопанье, словно бы крыльев, потом басовитое жужжание – а позже он вдруг обнаружил, что стоит по пояс в озере. Теперь уже совсем голый, ощущая ступнями и пальцами ног илистое дно. Он смотрел на звезды, раскаленные белые звезды на черном небе. Это было глубже, чем воспоминание. Образы, живущие по ту сторону яви и по ту сторону сна, там, где бессильна всякая логика. Не воспоминание, нет. Знание. Как равномерно накатывали на грудь волны, как было холодно, как он погрузился с головой – не нырнул, просто ушел под воду, – как ощутил на языке вкус рыбы и водорослей, как по ступням царапнуло что-то острое, как легкие и руки сдавило страшной тяжестью и как, наконец, он вошел в полосу забвения. Потом он, дрожа, сидел на краю причала. Он был голый. Запрокинув голову, смотрел на звезды.

Сущая нелепость, подумал Уэйд.

Взбил подушку, лег снова и стал взвешивать возможности.

Когда проснулся, было почти совсем темно; деревья за окном стояли в паутинной фиолетовой дымке. Часы на ночном столике показывали 5.56.

Уэйд оделся, ополоснул лицо и вошел в гостиную.

– Спящая красавица, – сказал Клод.

Старик раскладывал пасьянс на карточном столике у камина. Горел огонь, но все равно в доме было сыро и зябко.

– Пока ничего, можешь и не спрашивать, – сказал Клод. – Час назад звонил твой приятель Лакс, на завтра он организовал еще лодки. В общем, взялись. – Старик перетасовал колоду и разложил карты заново. – Мы здесь, в другой спальне заночуем, я и Рут. Чтоб ты в собственном соку не варился.