Тим О`Брайен - На Лесном озере

– Замечательно. И все-таки, знаешь…

Джон выложил гамбургеры на блюдо. Кэти кинула сверху лук. В ее движениях проглядывала нервозность, словно ей были известны некие истины, но она не хотела нести эту ношу – знать то, что знает. Такова уж была природа их любви.

– А может, бог с ним, с ужином, – сказала она. – Доставь мне первое из удовольствий.

– Я ведь серьезно.

– Я тоже.

– Кэт, послушай, нам надо поговорить. Со мной нехорошо – были дела кой-какие.

– Не имеет значения.

– Нет, имеет.

Она ласково улыбнулась, глядя поверх его плеча.

– Хочешь, в кино сходим?

– Грязные дела.

– Кино не повредит.

– Черт, ты совершенно не…

Она взяла блюдо с гамбургерами.

– У нас все будет здорово. Просто отлично.

– Это да, – сказал он.

– Вот увидишь.

– Да.

Секунду-другую помолчали. Он смотрел на нее, она на него. Могло повернуться так, могло эдак.

Про рядового Уэзерби Кудесник словом никому не обмолвился. Ведь это, как ни крути, был чистый рефлекс. Но много дней потом ему было не по себе – то словно хмель в голову ударит, то печаль накатит. Ночью в карауле, вглядываясь в темноту, Кудесник вдруг видел, как рядовой Уэзерби начинает улыбаться, потом опрокидывается навзничь, потом смешно выбрасывает руку в сторону.

Словно машину хотел остановить, думал Кудесник. Несчастный недотепа, которого так никто и не подсадил.

Вечером после похорон отца Джон Уэйд спустился в подвал и принялся упражняться в магии перед большим зеркалом. Он делал пассы и отвлекающие движения. Он обращался к отцу. «Не был я толстый, – говорил он. – Я нормальный был». Он превратил горстку монет в четырех белых мышей. «И никаким я не был студнем. Ничего даже похожего. Не был, и все».

Такова уж была природа их любви, что Кэти не уговаривала его пойти к психиатру; сам он не видел в этом нужды. Мало-помалу он затолкал недуг внутрь, подальше Он уверенно двигался по поверхности своей жизни – общественной, семейной. Совершал обычные манипуляции, видел обычные сны. Иногда, впрочем, он кричал во сне – кричал громко, отчаянно, изрыгал грязную ругань, – и Кэти трясла его, спрашивала, что случилось. В ее глазах стоял нешуточный страх.

– Голос даже был чужой, – говорила она. – Как не ты кричал.

Джон вымученно улыбался. Он ничего не помнил – потемки, и все.

– Сон плохой приснился, – объяснял он и вроде сам себе верил, но звучало не слишком убедительно, и он это чувствовал. Он прижимал ее к себе. Лежал неподвижно с широко открытыми глазами, успокаиваясь от прикосновения к ее коже.

А потом, когда она засыпала, Кудесник долго, иногда часами, лежал и смотрел на жену.

Порой он произносил слова.

– Кэт, – говорил он, вглядываясь в ее лицо. – Кэт, моя Кэт. – Он подносил к ее губам ладонь, словно проверяя чудо ее дыхания. В темноте перед ним иногда появлялась исчезающая деревня. Появлялись то рядовой Уэзерби, то белый гроб отца, то мальчик, желающий управлять миром. А то возникала картина: акт полного исчезновения. Заключительный номер, грандиозный финал. Он не знал еще, как это осуществить технически, но видел внутренним взором мужчину и женщину, заглатывающих друг друга, как та пара змей на тропе около Розового сектора, сначала хвосты, а там и головы – и вот уже оба навеки исчезли, поглощены. Ни отпечатка ноги, ничего. Пропасть бесследно – вот номер его жизни. Освободиться от груза тайны. Упразднить память. Они будут жить в совершенном знании обо всем видимом и обо всем невидимом, без всяких там бечевок и проволочек – останется лишь этот огромный темный мир, где один плюс один всегда равняется нулю.

Так он всю ночь мог пролежать, глядя на нее.

– Кэт, милая Кэт, – шептал он, словно вызывая ее дух, чувствуя ее легкие вдохи и выдохи у себя на ладони.

Джон Уэйд на следующее утро спал допоздна, спал каким-то дерганым электрическим сном. Пока встал, пока принял душ, пока добрался до кухни, было уже почти двенадцать. Еще не до конца проснувшись, сварил кофе, сделал себе яичницу из трех яиц и вынес завтрак на веранду. Еще один ослепительный день: неподвижные облака цвета слоновой кости на ярко-голубом небе. Он сидел на ступеньке и ел яичницу. В мозгу с еле слышным шорохом доматывались последние волоконца сна.

Вдруг он встрепенулся, повернул голову назад.

– Кэт, где ты там? – позвал он.

Подождал ответа. Потом уже громко крикнул:

– Кэт!

Еще подождал и заорал во всю глотку:

– Кэт, слышишь, ну подойди же сюда!