Анатолий Семенов - Коровка, коровка, дай молочка

— Повтори что сказал.

— Ох! Ох! — усмехнулся Афанасий. — Глядите-ка на него! Наступает. Испугать хочет.

— Повтори, сволочь, что сказал!

— Да не пуга-ай! Не пуга-ай! Не боюсь я тебя. Сам сволочь! Тебе не о бабах надо думать. Место на кладбище…

Афанасий не договорил. Завадский резким ударом сбил его с ног. Афанасий кувыркнулся в сугроб. Кое-как поднялся. Потряс головой.

— Ладно. Поговорим в другой раз.

— Поговорим, — ответил Завадский.

Дементьев испуганно озирался по сторонам. К счастью поблизости никого не было.

Афанасий повернулся и, слегка пошатываясь, пошёл по улице прочь от интерната.

На следующий день на берегу реки тарахтел трелёвочный трактор, вытягивая из воды с помощью длинного троса затонувший «газик». Когда «газик» был уже на берегу, сотрудники милиции и рабочие с пешнями и совковыми лопатами с опаской подошли к машине. Все дверцы были закрыты. И только одна правая передняя покачивалась из стороны в сторону при каждом рывке трактора. Трактор остановился и приглушил мотор. Старший по званию с погонами капитана милиции заглянул внутрь.

В машине — пусто, сыро, смрадно.

— А утопленник где? — спросил капитан, обращаясь к бригадиру водолазов — высокому плечистому парню лет двадцати пяти.

— А я откуда знаю! — ответил бригадир, снимая с себя скафандр. — Ниже по течению где-нибудь.

Капитан пристально смотрел на водолаза, но тот никак не реагировал, продолжал стягивать с себя резиновый скафандр.

К капитану подошёл участковый уполномоченный старший лейтенант Замковский.

— Подпиши.

— Чего?

— Акт.

— Чего подпиши? Человека-то искать надо.

— Где искать? Кто его сейчас найдёт? Подо льдом-то, — сказал Замковский. — Я пишу вот — утопленника нет в машине. Подписывай. Чего тут тянуть волынку.

Капитан повернулся к бригадиру водолазов. Подошёл Дементьев.

— Мы можем раздолбить лёд ниже, сделать проруби, — сказал он. — Вон сколько нас тут… А? Мужики?..

Никто не ответил. Бригадир продолжал стаскивать с себя скафандр…

В приёмном покое больницы несколько женщин, Нина и Люба. Тут же шофёр автобуса Иван Мартынов и учитель Виталий Константинович Завадский.

В сопровождении нянечки вошёл главный врач — мужчина в очках лет тридцати в белоснежном халате и колпаке.

— Вы по поводу Галины Максимовны? Верхозиной?

— Да, — загалдели женщины. — Повидаться хотим.

— С этим придётся повременить.

— Мы ехали-то сколько. Вот дочушек её привезли.

— Нельзя. Ей сделали тяжёлую операцию.

— А когда можно навестить?

— Через недельку или дней через десять.

— Гостинцы-то хотя бы можно оставить?

— Гостинцы оставьте. Вот, нянечка потом передаст ей.

Помолчали.

— Как мальчик? — тихо спросил Завадский.

— Плохо дело. Двустороннее воспаление лёгких.

— Хоть какая-нибудь надежда есть?

Главный врач ничего не ответил, но уходя в коридор, кивком позвал Завадского. Когда тот подошёл, врач спросил:

— Вы на автобусе?

— Да.

— Надо бы увезти его отсюда.

— Кого?

— Мальчика.

— Он что, умер?

— Сегодня ночью.

… Женщины и дети разместились в автобусе. Нянечка вынесла укутанный в одеяло труп ребёнка. Завадский стоял у входной двери автобуса и принял покойника.

— Куда его? — спросил Завадский у шофёра, который стоял рядом.

— На заднее сиденье. Куда же ещё. — Шофёр открыл багажник в боковой части автобуса и вытащил тряпку. — Накрой мешковиной.

— Привезём в посёлок, — сказал Завадский. — А потом что делать? Куда девать? Родственников никого же нет.

— Отвезём Дементьеву. Пусть хоронит.

— Сам же он не будет хоронить.

— Конечно не будет. Поручит кому-нибудь.

На лошади, запряжённой в сани, к кладбищу подъехал пожилой колхозник в старом рваном полушубке с заплатами из разноцветных лоскутков. Лицо широкое, чёрное от грязи и копоти. Борода редкая, неопрятная. Руки совершенно чёрные — такие, наверно, могут быть только у человека, который ни разу не мыл их с самого рождения. В санях стоит маленький гробик, закрытый крышкой. Возле гробика сидит Афанасий.

Колхозник остановил лошадь. Афанасий вылез из саней. Взял гробик и понёс к вырытой могиле. Опустил на землю у края могилы. Вернулся к саням, взял лопату и старую хозяйственную сумку. Подошёл к колхознику и крикнул ему на ухо:

— Сандаренкин!

Колхозник, тугой на ухо, сутулый и угрюмый, обернулся.

— Спасибо тебе! — кричал Афанасий. — Езжай с Богом!