Канта Ибрагимов - Стигал

Вначале была скованность – я как бы лишний, а потом все подвыпили, и стало очень весело, даже я все позабыл и смеялся, но потом они напились по-свински, и я благодарил судьбу, что в жизни не потреблял спиртное. Так получилось, что мы остались с младшим сыном дяди Гехо, остальные по пьянке, видимо, просто ушли. Расплачиваться пришлось мне, отдал почти все и не жалел – эта была маленькая плата за то, что сберегла судьба от спиртного. Мы вышли из ресторана лишь в час ночи. Я так устал. А эти и на работе часов семь были, и столько же времени пили… Несмотря на усталость, не мог я брата бросить, а он еле-еле на ногах стоит, и то если я поддерживаю. Взяли такси. Благо, что он хотя бы свой адрес еще помнит и может его выговорить. Оказывается, он живет не на окраине Москвы, а еще в двадцати километрах от кольцевой – какой-то заброшенный, захолустный, темный, грязный военный городок; дом – хрущевка, квартира на последнем пятом этаже. Дверь открыла какая-то растрепанная, неухоженная дама, как мне показалось, тоже под хмельком – злая. За ее спиной в коридоре показалась очень полная девушка с сигаретой в руках.

– Мой брат, – сказал младший сын дяди Гехо, – познакомься… Это моя жена Нюра… Дочь Даша – младшая. А где старшая, Маша где? Опять где-то шляется. Шлюха! Заходи!

Я побежал вниз.

…На следующий день он звонил – голос по-военному четкий, громкий, и он сходу:

– Так мы с тобой о деле так и не поговорили.

– Спасибо, проблем нет, все решилось, – ответил я. И, скажу честно, не кривя душой, до этого дня я считал, что в мире нет несчастнее меня человека. Однако, видимо, Бог специально продемонстрировал мне наглядный пример: младший сын дяди Гехо был гораздо несчастнее – действительно пропал человек, как эппаз. Так оно и случилось. Три-четыре месяца спустя, я был в это время в командировке на Кубе, он погиб в автокатастрофе. И надо же такому случиться – оказывается, младший сын дяди Гехо бросил тогда полностью пить и курить, даже объявил, что едет домой в Чечню навсегда, мечтал завести новую семью, купил новую машину, а какой-то пьяный водитель выехал на встречную полосу и – прямо в лоб.

В Москву полетел старший сын дяди Гехо и еще родственники, хотели отвезти Ала домой – жена и дочки не позволили. Похоронили его на христианском кладбище Подмосковья. Были пять-шесть его друзей-сослуживцев. Был оружейный салют – четыре автоматчика, так сказать, последние воинские почести. И единственное, что смогли родственники, это уже на кладбище вынуть тело из гроба и захоронить по мусульмански. Был мулла, прочитал Еса.

Я видел жену и младшую дочь Ала. А старший сын дяди Гехо скзал, что у старшей дочери покойного – на руках наколки. И обе дочери прямо на кладбище курили. Потом были поминки. Во всю длину зала небольшой двухкомнатной хрущевки убого накрыты столы, зато водочные ящики – штабелями. Родственники покойного для приличия немного посидели; уходя, даже не обменялись телефонами с женой покойного…

Вот так, вкратце, я описал жизнь своего друга детства и брата – младшего сына дяди Гехо, с которым играли, дрались, в общем, вместе росли, а в итоге – и писать нечего. По правде, и я в жизни ничего особенного не сделал, и про меня писать вряд ли кто-либо стал бы. Сам себя описываю, словно какой-то деятель или писатель. Однако есть пример, и это Зеба Дадуев – образ, конечно же, романтизированный и героизированный, и, в принципе, Зеба оставил после себя лишь память и имя. А что еще надо? Детей?.. Это как сказать, и, может быть, некоторых лучше не иметь… Ведь внешняя среда, сама система окружающей действительности пытается вылепить образ личности. И если в тебе есть так называемый несгибаемый стержень твоей сути как духа, то появляются такие люди, как Зеба. И в его семью я, не задумываясь бы, свою Шовду попросил бы на время принять. Но, к сожалению, никогда бы не стал просить об этом младшего сына дяди Гехо…

А если без философии, возвращаясь вновь к канве моей жизни, то тогда, осенью 1999 года, я просто не знал, как мне быть с дочерью? А она сама решила эту проблему. Как-то она мне сообщила, что ее давнишняя, еще по музыкальной школе, учительница по сольфеджио приглашает ее к себе. Я пошел с дочерью к ней, даже не подозревая, в чем суть дела. В самом центре Москвы, в старом доме – просторная квартира, так что даже рояль здесь не выглядит громоздко. Хозяйка уже очень пожилая женщина – сразу видны манеры аристократки, и она мне как-то просительно сказала:

– Мои дети уже давно живут и работают в Америке. А ваша дочь хочет и должна учиться музыке. Пусть поживет у меня. Мне помощница нужна, и я ей помогу.