Канта Ибрагимов - Стигал

Посмотрел я на Шовду – оставалось лишь кивнуть. А по сути, тогда – просто гора с плеч.

Несколько дней не писал: не хотел и не мог, потому что погода была прекрасная. Весна. Тепло. Все цветет. Даже я чувствую аромат новой жизни, ее расцвет и цветение. Но я не просто наслаждаюсь жизнью, тем более не доживаю свой срок. Как мне кажется, я живу полноценной жизнью – посадил картошку, кукурузу, цветы. Прополол лук, чеснок. Но более всего забот с моими пчелками. Хотя какие это заботы. Вот так и надо было бы жить. По крайней мере, сейчас так надо было жить, и я жил бы, спокойно свой век доживал. Но я не могу. Не дали. И не дают.

…Вновь приезжал участковый. Очень хороший парнишка. Впрочем, уже не парнишка. А он ведь ровесник моего младшего сына и его друг, как мне кажется, верный друг, в отличие от некоторых. Он демонстративно кидает в машину рацию и сотовый телефон, отводит меня в сторону и говорит:

– Свой телефон тоже отложи, хотя бы выключи.

Я в ответ мычу, мол, и так здесь связи почти нет, а он продолжает:

– А ты хороший стрелок. Двух волков уложил… Ночью стрелял? У тебя прибор ночного видения? А какой ствол? Видно, классное оружие. Американское, – он достал из кармана пулю. – Мы с одного села, одного тейпа, родственники. И самое главное – твой сын был моим самым близким другом и верным боевым товарищем.

– Э-у, – замычал я в ответ, это очень больная для меня тема, а он продолжает:

– Я знаю, что у твоего сына было лучшее снайперское оружие – Ремингтон. Но он с ним почему-то расстался. Видимо, ствол сейчас у тебя. Только из него можно так стрелять. И ты это уже не в первый раз демонстрируешь… Кстати, а где ты эти патроны достаешь?

Я уже не мычу, смотрю на него и пытаюсь сделать вид, что его не понимаю. А он продолжает:

– Хорошо, что здесь все свои… Ну а если кто донесет или как-то узнает? И тебе, и мне башку отвернут.

– М-м, – вот тут я со злостью замычал, а он:

– Отдай оружие. Или сам выкинь… Тебе терять нечего, а у меня семья, дети, родные. И я здесь за все отвечаю. Случись что, с меня первым делом спрос. Так что не балуй, отдай по доброму ствол, а я его в реку – и конец, точку поставим.

Я пошел в дом, вынес свою двустволку, разрешение на нее и охотничий билет. Протянул ему.

– Я уже не маленький, – жестко говорит он. – Эта берданка никого не интересует, и дальше ста метров она бесполезна. А тут другая пуля… И кроме тебя здесь никого нет. Тем более ночью.

– Я спал, – показываю ему и жестами пытаюсь объяснить, что я его не понимаю.

Он, конечно же, мне не верит. Тогда я вновь иду в дом и выхожу со своим блокнотом и ручкой, пишу: «А может, это боевики или, как вы их называете, «лесные братья»?

– Нет тут боевиков, – отвечает он.

«А говорят, что есть», – пишу я.

– Сам знаешь, что нет.

«Но появляются, когда вертолеты прилетают».

– Вертолеты тут давно не летали. Сам знаешь, – он явно раздражен и продолжает. – К тому же они нам никакие не «братья».

«Это ты сейчас так говоришь», – пишу я. И еще хотел написать – «потому что сейчас из других рук кормишься… впрочем, руки те же, одни и те же». Но я это не написал. И не потому, что чего-то боялся или вдруг одумался. Просто я знаю, что этот участковый здесь ни при чем. В принципе, он свой и хороший парень. А живет так, как может в этих реалиях. И было бы неплохо, если бы и мой младший сын так жил, так же приспособился… Хотя у нас был случай особый, и поступи мой сын иначе, я бы его, наверное, не уважал. Впрочем, в любом случае лучше бы он был, а его нет, и я хочу за него отомстить. И этот участковый, наверняка, все это видит и понимает. Но это ему навредит, и поэтому он говорит:

– Ты уже в возрасте. К тому же нездоровый. В войну и после нее всякое было и случалось. Но сегодня война позади. Забудь все, всех прости.

«Ты о чем?» – пишу я.

– Знаешь, о чем.

«Но раз ты знаешь, я знаю, то и многие другие знают, – пишу я. – Как с этим жить?»

– Бог всё и всех рассудит.

Может, это и не так, да мне показалось, что он невольно намекает на мою болезнь, что я скоро и так подохну, а им жить, детей растить, и он словно это подтверждает:

– Ты ведь болен. Тяжело болен. Лучше молись.

Тут он меня не на шутку разозлил, и я пишу: «Я молюсь. Всегда молился, а не грехи замаливал… И не тебе меня учить».

– Прости… Я и не учу. Но я должен тебя предупредить: отдай мне оружие. Не ровен час, ты что учудишь. Я ведь знаю – ты грезишь мщением. А доказательств нет, есть лишь болтовня.

«Доказательства есть – моего сына подло и зверски убили. Ты это знаешь. И ты знал моего сына… Но сегодня у него нет брата или друга, чтобы отомстить. Но есть я!!!»