Канта Ибрагимов - Стигал

– Не получится. И вообще, от него добра не жди.

– Почему ты так к нему относишься? – в очередной раз возмутился я.

– Не знаю… Но что-то гадкое в нем есть.

И тут у меня просто вырвалось:

– Вы встречаетесь? То есть, видитесь?

– Появляется, – процедила она, – якобы как поклонник, словно в музыке что понимает.

Больше я на эту тему не хотел говорить, да и у нас о таком с дочерью говорить не положено. Впрочем, я отмел в сторону всякие плохие мысли – внук дяди Гехо есть внук дяди Гехо. Мы в родстве, к тому же у меня к нему ныне хоть и не меркантильный, а практический интерес есть (хотя, если честно, я и не знаю, что эти термины точно обозначают и есть ли между ними разница). Лучше вернусь к своему гениальному спасательному плану. У нас в республике появился новый банк. До этого был всего один, и назывался он «Военно-полевой». А теперь филиал «Россельхозбанка», и там на большой должности мой бывший работник и даже родственник. Он и подсказал – для становления и развития крестьянско-фермерского хозяйства мне могут выделить кредит, даже те же пятьсот тысяч, причем, на очень льготных условиях. Основа для получения (не считая родства и кумовства) – это наличие свидетельства на владение землей, утвержденного новой властью. И при этом мне подсказали, что каждый район имеет свою ограниченную, но многомиллионную квоту, которая под контролем районного главы. Получилось, что теперь мое дело в руках внука дяди Гехо. Радостный, я помчался в горы, в наш район. Глава, как и все руководство, за железобетонным забором с охраной. Меня не пустили – занят; сказали, завтра примет. Не принял. Потом опять его нет на месте, потом в командировке в Москве. А я сдуру позвонил Шовде и справился о нем:

– Зачем он тебе, Дада?

Я вновь ей все объяснил, а она потрясающую сообщает новость, правда, о которой и я уже не раз слышал:

– Многие из нового руководства Чечни здесь в ресторанах каждую ночь оргии устраивают, деньги швыряют.

– А ты откуда знаешь? – удивился я.

– Все знают.

«Да, знают», подумал я, но у меня ведь свой интерес и я спрашиваю:

– А ты телефон его достать можешь?

– Если надо, постараюсь.

– Надо. Очень надо. Мне обещан кредит.

Через день очень грустным голосом она сообщила номер внука дяди Гехо и посоветовала еще раз:

– Лучше не звони.

– Почему?

– Мерзкий тип.

– Ты это брось про потомка дяди Гехо… Тебе деньги нужны?

– Нет.

– Ты где-то зарабатываешь?

– Так, концерты.

– Только концерты! Смотри! Не позорь меня…

– Это лишнее, Дада… Ты когда приедешь? Тебе надо лечиться.

– Вот скоро с деньгами разберусь и прилечу.

Из-за слов Шовды я не смог в тот же день позвонить внуку дяди Гехо, но на следующий, обстоятельства припирали, набрал номер. Узнав мой голос, он явно встревожился и сразу же спросил – откуда узнал этот телефон? Я не упомянул Шовду, а что-то наплел, мол, дал один знакомый. После этого он справился о моем здоровье, житье-бытье и даже с готовностью выслушал мое дело и попросил перезвонить через пару дней, и даже сам, мол, позвонит, только вот прибудет из командировки. Этот разговор состоялся в послеобеденное время, но мне показалось, что он уже был не совсем трезв, язык слегка заплетался, а может, он просто обедал. Однако это не имело отношения к моему плану, и я сам ему перезвонил. Раз пять в течение двух дней я звонил – без ответа. А потом и вовсе – «данный номер не обслуживается». Было очень досадно, прежде всего за самого себя, ведь дочь-то предупреждала, и она при очередном телефонном разговоре спросила:

– Ну, как?.. Даже к лучшему. От этой мрази добра не будет.

Я промолчал, а она добавила:

– Все, кроме тебя, его ныне знают. Ведь он предатель, за это орден, должность и бабло.

– Что такое «бабло»?

– Деньги.

– Больше на жаргоне не говори.

– Прости… Дада, приезжай, тебе лечиться надо.

По правде, надо было. Я уже чувствовал что-то неладное, общую слабость и апатию ко всему. Но это все, как мне тогда казалось, более от финансовых проблем. Я всегда не мог спокойно жить, когда хотя бы рубль был должен. А тут меня уже дважды устно предупредили, а потом пошли извещения из банка, что я не выполняю условия кредитного договора. А как его выполнять, если зарплаты уже нет. Кто-то мне посоветовал, пусть пишут – это не война, бомбить и убивать не будут, а передадут дело в суд, потом пойдут судебные приставы, и пока суд да дело – годы пройдут. А там, как в старом анекдоте про муллу Насредина, то ли шах помрет, то ли ишак. А то вовсе вновь войнушку затеют, и все она спишет. В конце концов, твой дом разбомбили – пусть восстанавливают. Так в суде и скажи. Может, кто-то так и поступил, но не я. И быть должником я не хочу. Чтобы этот долг надо мной не висел, я решил продать квартиру и земельный участок. Разумеется, посоветовавшись с дочерью. Шовда с любым моим решением согласна и даже рада – тогда я уеду в Москву. Но что значит продать? Помнится, ровно десять лет назад, еще до начала первой войны, я эту квартиру и дом на земле купил у моего коллеги – коренного грозненца, русского нефтяника, который навсегда вынужден был уехать. Теперь я сам бывший нефтяник-пенсионер, но мне уезжать некуда, а выкручиваться из долговой зависимости надо. А что я теперь продаю? Руины. Так что моя квартира – лишь название. В этом доме никто, кроме меня, не живет. И домом назвать тяжело – ни крыши, ни воды, ни, тем более, тепла и прочих удобств нет, даже лестница в подъезде разбита, но я кое-что уже успел отремонтировать и восстановить. И все же это не жилье, зато у меня, как меня еще в детдоме научили, особенное отношение к бумагам, так что документы в строгом соответствии с законом. И только из-за этих бумаг какой-то молодой предприимчивый человек совершил со мной сделку.