Канта Ибрагимов - Стигал

– А чем питаетесь? Где живете? Все время в горах? Видно, там и воздух, и вода – целебные. То-то цвет лица у вас – ну просто… – он, наверное, чтобы не сглазить, сплевывает через левое плечо. – Хотел бы и я побывать там, посмотреть.

Потом, как обычно, просит меня раздеться, осматривает рану:

– Еще пару дней надо, чтобы основательно зажило… А вот мозоли на руках – это вы так работаете?

– Угу, – мычу я.

– Но самое поразительное, – продолжает доктор, – это ваши глаза: они так изменились, посветлели. И, самое главное, взгляд – вы смотрите, словно прицеливаетесь.

– У-гу-гу, – смеюсь я, а он расспрашивает:

– Отсюда к себе в горы или к дочке в Европу?

– Гу, – тяжело выдыхаю я.

Это для меня сейчас очень сложный вопрос. Понятно, что дочка зовет, и хочется ее повидать, и внука увидеть, и катетер надо проверить, может, заменить. Однако в горы тянет больше. Там дела, то есть очень важное дело. Что с хозяйством, с домом, а главное, что с винтовкой? Ведь я как приехал? И что ни говори, я привык к своему одиночеству, к своим горам, к тому воздуху, роднику, пчелам, к простору и, конечно, к свободе. Понятно, что и там свои проблемы есть, и заботы есть, но там я дома – я там хозяин, и, пока еще живой, пытаюсь отстоять свою честь, свою свободу, свои традиции, еще я обязан отомстить, и тогда я действительно буду свободен. Свободно жить, дышать, летать и умирать! Вот мечта, вот что значит моя свобода!

А здесь, хоть сейчас и условия завидные, все равно как в больнице или даже в клетке. И если честно, то мне даже в коридор выходить не хочется. Столько здесь бедолаг: несчастных, бедных простых людей, которые, продав последнюю буренку или даже избу, чтобы оплатить лечение, приехали сюда. И если бы еще прямо в холле не висело огромное объявление «Лечение и все услуги – бесплатно. Гарантировано государством». Но я-то все знаю. Теперь все знаю. И еще давно знал, что в моем теле, как и в душе, как и в сознании, обитает зараза! А как иначе? Любая тяжелая болезнь – это последствия уныния и тоски, непроходящей тоски. В таком я был состоянии, и я знал, что те приступы удушья, что возникали у меня, – не просто так. Процесс шел, и я как-то, когда брился, заметил, что на шее с левой стороны появилась вроде безболезненная опухоль, и она даже растет. Чтобы все это не видеть и об этом не думать, я просто перестал бриться, отрастил бороду, что в Чечне очень модно и практично. Да вот только Шовда, когда впервые после гибели матери и старшего брата приехала в Чечню на перезахоронение младшего, опухоль заметила и со слезами на глазах взяла с меня слово, чтобы я приехал Москву на обследование. Это было в аэропорту Слепцовская, когда я ее провожал. Кстати, там вдруг перед нами появился внук дяди Гехо. Как положено, очень вежливо обнял меня, спросил, как здоровье, дела и прочее. В общем, традиционная тактичность. Но я, после того, как узнал, что он вымогатель, уже имел к нему некое предвзятое отношение, а тут я вдруг заметил, что он посмотрел на мою дочь, скажем так, не по-родственному. Впрочем, что удивляться, и не отцу об этом говорить, но на Шовду здесь обращают внимание: высокая, стройная, глаза мои – большие, синие, и даже в трауре она грациозна. Так что я о взгляде внука дяди Гехо тут же забыл; вот только Шовда, как он отошел, бросила злобно вслед:

– Подонок!

– Как ты смеешь так?! – возмутился я. – Ты разве не знаешь, что его дед дядя Гехо для меня святой!

– Знаю, – спокойно ответила. – Но этот стукач.

– Что!?

– Все говорят.

– Какое твое дело до чужих сплетен.

– Ты и сам это знаешь, либо догадываешься, – твердо сказала Шовда, и как бы в сторону:

– Достал он меня.

– Что значит «достал»?

– Да так, – она махнула рукой и перевела тему разговора на мое здоровье – ее встревожила опухоль у меня на шее.

Выполняя ее наказ, я пошел в больницу, хотя в жизни практически не болел, разве что мелкие простуды бывали. А какие больницы во время войны? Но врачи были, и мне сразу же после визуального осмотра дали направление в онкоцентр Ростова-на-Дону. Что ни говори, а это тоже тяжелый психологический удар, который я никак не ожидал. Однако еще большее потрясение я получил позже. Почти весь состав поезда Грозный – Ростов направляется в этот лечебный центр – онкобольные и сопровождающие. И это закономерно, ведь рак – болезнь уныния, тоски, тревоги и потери. Потери жизни. Это следствие и итог войны.

Мне повезло – в онкоцентре Ростова работал профессор-чеченец. Он помогал всем землякам и меня обследовал, после чего сказал: