Роберт Уоррен - Приди в зеленый дол

Ему всё равно надо было ехать в Чаттанугу, и он решил, что лично доведёт это дело до конца. И отправился по адресу. Нашёл почти развалившееся старое бунгало с небольшим двориком, в отличие от соседних очень чистым. И внутри тоже было чисто и проветрено. На стене висела картина, изображавшая водопад, бело-голубую воду, зелёный лес и голубые холмы на заднем плане. Такую картину можно купить в любой грошовой лавке, и все же это картина. На потёртой софе лежали две новые подушки в чехлах из ткани, напоминавшей гобелен. На камине стояла фотография в рамке — моментальный снимок девочки трех или четырех лет с большим бантом на голове. «Вероятно, та девчонка, — решил он. — Как её звали? Шарлин».

С Арлитой все прошло гладко. Он старательно объяснил ей, что за акр земли ей платят столько же, сколько и Спотвудам (он знал, что чёрные бывают очень подозрительны, и поэтому имел при себе документы, подтверждающие его слова), и что, если она откажется, государство всё равно имеет право отнять у неё землю, но она сказала: «Я подпишу», и он вышел и привёл шофёра своего такси в качестве свидетеля. Расписавшись, она сказала: «Давно бы надо было все это затопить», и рассмеялась.

— Ну что ж, Арлита, — сказал Маррей скрипучим, надтреснутым голосом, в котором звучала месть, — шесть тысяч долларов — это приличная сумма.

— Да, — сказала она, — вполне приличная.

— Вот ты и добилась своего, — услышал он свой голос, чувствуя, что больше всего на свете ему хочется поскорее уйти и никогда её больше не видеть, — вот ты и добилась своего, Арлита: парень этот, Пассетто, казнён. Ты ведь этого хотела, а?

Арлита резко поднялась. Её гладкое жёлтое лицо вмиг сморщилось и посерело, глаза погасли.

— Велика польза от этих шести тысяч долларов, — сказала она, — или от этой вашей казни!

Она шагнула к двери, что вела в другую комнату, и толкнула её:

— Идите сюда.

Она не сказала «Пожалуйста, сэр», просто: «Идите сюда».

Он повиновался. На полу, в прямоугольнике света, падавшего из наполовину затемнённого окна, лежала туфля. Поперёк стула, касаясь пола, висело зелёное платье. Маррей словно увидел усталый, небрежный жест, которым его бросили туда. На кровати лежал кто-то, закутанный в лоскутное одеяло. Даже сквозь одеяло было видно, что человек этот худ, как скелет.

— Вот она, — сказала Арлита.

Вглядываясь в сумрак комнаты, желая только одного — уйти отсюда поскорее, но чувствуя, что попал в ловушку, Гилфорт выдавил из себя:

— Она больна?

— Нет. Наркотики, — сказала Арлита, не отводя глаз от девушки, лежавшей на кровати. — Как выпустили её, она все сидела дома, никуда не ходила. Только ела да спала. Все ей было безразлично. Потом стала выходить на улицу. Приду домой, а она говорит — гуляла. Ну, думаю, приходит в себя, раз начала гулять. Да вот… — она помолчала. — Наркотик. За ним и ходила. — Арлита так посмотрела на лежавшую на кровати, будто только что обнаружила её. И вдруг взорвалась: — А что я могла сделать? Дома весь день сидеть? А кто бы зарабатывал на жизнь?!

Маррей вернулся в первую комнату.

— На шесть тысяч долларов, — сказала женщина, — можно много наркотиков купить, много.

— Я должен идти, — сказал Гилфорт, чувствуя, что голос его звучит виновато.

Он подошёл к входной двери, взялся за ручку. И вдруг обнаружил, что женщина стоит рядом с ним.

Видно, подошла бесшумно в своих старых теннисных туфлях.

— А «сицилия»-то сожгли, — сказала она.

Он повернул ручку двери.

— Но только, — продолжала она, приблизившись к нему вплотную, — не его надо было жечь-то!

— Послушай, Арлита, — обрезал он сердито, — суд…

Она уставилась на него своими дикими жёлтыми глазами, полными такой откровенной издёвки, что Маррею показалось, будто что-то вспыхнуло в полумраке комнаты. Это было страшнее самого наглого смеха.

— Все вы кобели, — сказала она.

Белый автомобиль с откидным верхом плавно покачивался на неровной дороге между ручьём и землёй Спотвудов. Маррей Гилфорт не вспоминал о том, что произошло в Чаттануге. Точнее, он старался вообще ни о чём не вспоминать. Ещё немного — и вся здешняя земля исчезнет, задохнётся под тёмным покровом воды, а тогда вспоминать вообще будет не о чём.

Он подъехал к дому и вошёл в него.

Дойдя до комнаты, в которой Сандерленд Спотвуд провёл последние годы своей жизни и умер, Маррей закрыл глаза и затаил дыхание, слушая удары своего сердца. У него было такое чувство, будто ничего здесь никогда и не случалось.