Элиф Шафак - Три дочери Евы

– И ты сказал, что пророешь туннель и выберешься оттуда.

Менсур усмехнулся:

– Знаешь, почему меня не слишком привлекает рай?

– Почему?

– Я смотрю на тех, кто непременно туда попадет, на всех этих молитвенников и постников, уверенных в своей праведности и непогрешимости. Удивительно, как велики их притязания! И я говорю себе: если все эти люди окажутся в раю, что там делать мне? Уж лучше я буду спокойно гореть в аду. Там, конечно, жарковато, зато нет ханжей и лицемеров.

– Ох, Баба, надеюсь, ты не станешь говорить так при других. А то навлечешь на себя неприятности.

– Не волнуйся, я распускаю язык только рядом с тобой. И как правило, после того, как пропущу стаканчик ракы. А в обществе этих фанатиков я и выпивать-то никогда не стану. Так что мне ничего не угрожает, – усмехнулся Менсур.

Они проехали мимо дворца Долмабахче, украшенного величественной триумфальной аркой и башней с часами.

– Знаешь историю о черных рыбах? – спросил Менсур.

Пери покачала головой, и отец начал рассказ. Как-то раз, в грозовую ночь, султан Мюрад IV решил почитать «Стрелы судьбы», собрание сатирических поэм великого Нефи, но едва он открыл книгу, как молния ударила в каштан, росший в дворцовом саду. Султан счел это дурным предзнаменованием. Охваченный тревогой, он не только бросил книгу в море, но и подписал указ, дающий врагам Нефи позволение поступить с ним так, как им заблагорассудится. Через несколько дней тело задушенного поэта было брошено в те же воды, что прежде поглотили его книгу. Волны, слизавшие со страниц строчки стихов, приняли того, кто их написал.

– Как видишь, власть и невежество – сочетание чрезвычайно опасное, – сказал Менсур. – Поборники всех религий принесли этому миру куда больше вреда, чем люди, подобные мне, – назови их как хочешь!

Пери смотрела в окно на искрящиеся под ярким солнцем волны, увенчанные серебристыми гребнями пены. Ей очень хотелось увидеть, как выпрыгивают из воды рыбки. Узнав об участи несчастного поэта, она чувствовала, что не забудет об этом до конца жизни. Несчастья, произошедшие с другими, она воспринимала как свои собственные; они висели у нее на шее, подобно ожерелью из сосновых игл. В детстве Пери часто мастерила такие ожерелья. Они царапали и раздражали кожу, но она отказывалась их снимать до тех пор, пока иглы не высыхали и не распадались сами.

Менсур проследил за ее взглядом:

– С тех пор в этой части Босфора все рыбы черные. Они проглотили слишком много чернил, которыми была написана книга. Бедняжки! Наверное, им и теперь хочется полакомиться плотью поэта и строчками его поэм. Если разобраться, это одно и то же.

Пери обожала истории отца. Она выросла на его рассказах. Печаль, которыми они были проникнуты, вошла в ее душу и стала неотъемлемой частью ее существа. Иногда ей казалось, что эта печаль подобна занозе, засевшей под кожу и причиняющей постоянную боль. Причем занозы сидели не только в ее теле, но и в сознании.

– Сам не знаю, почему я об этом вспомнил, – пожал плечами Менсур. – Ты рада, что поедешь в Оксфорд?

Они отправили запросы в несколько университетов Европы, США и Канады. Некоторые имели столь странные названия, что язык отказывался их выговаривать. Но Менсур грезил исключительно Оксфордом.

– Я вовсе не уверена, что поеду, – вздохнула Пери.

– Поедешь непременно! – заверил отец. – Ты этого заслуживаешь. Твой английский выше всяких похвал. Ты сдала экзамены, заполнила все анкеты и скоро получишь приглашение.

– Баба… но за учебу ведь придется платить, – едва слышно пробормотала Пери. – Разве мы можем себе это позволить?

– Это не твоя забота, душа моя. Я все устрою.

Менсур собирался продать машину и единственную недвижимость, которой владела семья, – участок земли неподалеку от Эгейского моря, на котором он в неопределенном будущем собирался разводить оливы. Пери сознавала, что ради нее отец отказывается от своей мечты, и эта мысль лежала тяжким грузом у нее на душе. И все же, когда они обменялись взглядами, она улыбнулась. Им не требовалось лишних слов, они и так понимали друг друга. Хотя Пери и пыталась это скрыть, она не могла дождаться, когда наконец уедет в Англию.

– Баба, а ты уверен, что мама не станет возражать? Ты уже говорил с ней?

– Пока нет, – покачал головой Менсур. – Но скоро поговорю. Не волнуйся, она согласится. Неужели она не захочет, чтобы ее дочь училась в лучшем университете мира? Да она будет на седьмом небе от счастья!