Милена Бускетс - И это тоже пройдет

– Мальчишки, а не купить ли нам стол для пинг-понга? Поставим в гараже в Кадакесе. Что скажете?

Мальчишки в восторге.

– Только с условием: со столом для пинг-понга и с собаками обращаться осторожно. Ясно?

– Это как? – не поняли Нико и Даниэль.

Эдгар, как всякий уважающий себя подросток, молча тыкает в кнопки мобильного телефона, но от меня не укрылось, что он прислушивается к нашей беседе. Он вообще всегда внимательно слушает, что говорят другие.

Я рассказала им, что на собаку Марисы, ту самую психопатку Лали, в Кадакесе внезапно нападали приступы безумия и она ни с того ни с сего бросалась вниз по лестнице, ведущей на первый этаж, в гараж. Мы – Эленита, Мариса и я – бежали за ней. Догнать ее нам ни разу не удалось. Когда до нижних ступенек оставалось метра четыре, Лали проскальзывала между перилами лестницы и прыгала вниз, плюхаясь прямо на стол для пинг-понга, за которым мой брат играл с кем-нибудь из приятелей. Несчастные дети в ужасе бросали ракетки и с истошными воплями разбегались в разные стороны. Бруно дико злился, потому что желающих сыграть с ним в пинг-понг с каждым днем становилось все меньше. К тому же он был убежден, что прыгать Лали на стол научила я – просто из вредности.

– И наверняка был прав, – проронил Эдгар, подняв ко мне голову. – Бабуля всегда говорила: «Бланка – известная хулиганка!»

– Бабуля никогда такого не говорила, – солгала я. – А если она кого и называла хулиганом, так это тебя.

– Это она в шутку. Бабуля меня обожала.

– Что да, то да.

Бабуле было страшно. Она была сильной женщиной, но и ей изменило мужество, когда она почувствовала, что не стало сил, в голове туман, а друзья – всегдашняя верная свита – один за другим начали ее покидать («Знаешь, что тяжелее всего, когда стареешь? – спросила она меня однажды. – Вдруг осознать, что уже никому не интересно слушать, что ты говоришь»), что твое время истекло, что наступает конец всему, что не остается ничего, кроме безудержного желания жить. Бабуля не привыкла сдаваться. Она смело бросалась в любой бой и в большинстве из них побеждала. Мне кажется, лишь в самый последний день она поняла, что на сей раз проиграла. Сидя на ее кровати в больнице, которая до сих пор является мне в кошмарных снах (еще чаще мне снится дом престарелых, где она провела два месяца; теперь я точно знаю, что фильмы про живых мертвецов основаны не на режиссерской выдумке, а на самой что ни есть реальной действительности), я успокаивала ее, объясняла, что у нее воспаление легких, но скоро ее вылечат и все будет хорошо. И у меня все будет хорошо, и у детей, так что волноваться не о чем. Она смотрела на меня молча – говорить она уже не могла. Я вообще сомневаюсь, что умирающий в состоянии произнести предсмертные слова, разве что его вдохновляет вера в загробную жизнь (а может, это вообще вранье и никто не произносит никаких предсмертных слов?). Потом она вдруг заплакала. Тихо и беззвучно, так что на лице не дрогнула ни одна мышца. Она плакала и смотрела на меня. Ее лучшая подруга Ана, которая была с нами в палате, сказала, наверное стараясь меня утешить, что глаза у тебя слезятся от кондиционера. Но я-то знаю, что ты прощалась со мной. Я сдержала всхлип, осторожно пожала твою руку и снова повторила, что у всех все будет хорошо. За несколько месяцев до того, когда у меня и в мыслях не было, что скоро ты умрешь, мы сидели у тебя и разговаривали. Вдруг ты встала и пошла в ванную, обронив на ходу – самым нейтральным тоном, каким могла бы сказать: «Надо зубной пасты купить», – странную реплику. «Я горжусь тем, что мы с тобой знакомы». Я заставила тебя повторить эти слова еще раз. Мы тогда переживали не лучший этап своих отношений. Мне казалось, что ты больше меня не любишь, и я начала сомневаться, что сама люблю тебя по-прежнему. Через секунду я засмеялась и попросила тебя не пороть чепухи, а еще через пару минут мы снова ссорились. Наверное, уже тогда ты знала, что время ненавидимых тобой многоточий подошло к концу. Настала пора ставить точки – безжалостные, как удар кулаком.

По соседней полосе едет Элиса. Рядом с ней Дамиан. Элиса машет нам рукой. Я смотрю на них с завистью: наверное, слушают музыку, которая нравится им, а не детям, или болтают, или размышляют каждый о своем. У Элисы нет детей, а значит, она может спокойно принимать душ – одна или вместе с Дамианом – и не бояться, что в ванную ворвется кто-то из детей в сопровождении ухмыляющейся няни и потребует ответа на вопрос, куда подевался костюм китайского мандарина, без которого ехать в Кадакес совершенно невозможно: или в Кадакес нужно ехать в костюме китайского мандарина, или не ездить вообще. «Вот именно!» – убежденно заявляет Нико.