Юрий Козлов - Враждебный портной

«Все дорогие рестораны сейчас прослушиваются, — сказал Каргину приятель, — объявлен месячник борьбы с коррупцией. Ты направил письмо президенту, — продолжил он, сильно отхлебнув из пластикового стакана, — а из администрации запросили мнение министра. Он не знал про письмо, разозлился, решил, что ты под него копаешь, хотел натравить на “Главодежду” Счетную палату, у него там двоюродный брат в аудиторах. Я два дня за ним ходил, объяснял, что я с самого начала был в курсе, что все согласовано, что ты послал письмо, когда он навещал дочь в Майами, в общем, еле уломал. Он сказал, что завизирует. Поручил мне посмотреть, как ты будешь размещать заказы. Предупредил, что все должно быть предельно аккуратно и что у него будут для тебя рекомендации по подрядчикам. Ну, это как обычно».

Сошлись на необременительных десяти процентах. Каргина слегка насторожило такое вегетарианство. Впрочем, речь тогда шла о шкуре неубитого медведя.

И еще приятель попросил помочь в решении одного мелкого, но срочного вопроса.

Вопрос­-то и впрямь был — тьфу! Переписать недвижимость — квартиру в Праге и небольшой замок в Богемии — с жены заместителя министра (у нее была фамилия мужа) на ее престарелого отчима, который не значился в декларациях об имуществе как близкий родственник.

И Каргин — а куда деваться? — отправил в Чехию вместе с этим маразматиком-отчимом своего юриста-­международника. Тот все оформил, вернулся, отчитался, получил гонорар. Каргин тут же и забыл. Даже мысли не возникло, что не очень­-то прилично приятелю обладать такой недвижимостью, работая всю жизнь исключительно на государственной службе. А ему, Каргину, — отправлять за счет «Главодежды» « для изучения новейших изменений в правоприменительной практике ЕС в сфере регулирования грузовых перевозок в связи с присоединением Российской Федерации к ВТО » в Чехию штатного юриста. Единственное, что утешало, — это то, что юрист реально разобрался в этих « новейших изменениях ».

«Чехи, — сообщил он, — оперативно пронюхали про нашу борьбу с коррупцией, драли за каждый документ, как будто мы их Град покупаем».

И это я, подумал Каргин, мелкая сошка... Что же творится вокруг президента? С каким баблом там ходят люди?

Запретить в России коррупцию было все равно что запретить народу дышать — натянуть на его тупую морду противогаз, чтобы он смотрел на жизнь круглыми, честными, стеклянными глазами, хватая сквозь гофрированный хобот пустой, зато очищенный от коррупции воздух. Народ не возражал, чтобы в антикоррупционном противогазе ходила власть, а сам... У президента не было выбора. Вернее, был, но из разряда « оба хуже ». Начни он по-взрослому бороться против коррупции « сверху » , так называемая элита устроит дворцовый переворот, задушит его шарфом, как императора Павла, заколет вилкой, как отца Павла — Петра Третьего, даровавшего дворянству (то есть тем, кто его убил) вольность. Начни « снизу » — жди революции, аншлага пьесы « Рычи, Россия !».

Неужели, ужаснулся Каргин, сугубо национальные черты — «немецкая основательность и педантичность», «русская доброта и широта», — об этой широте, правда, Достоевский писал, что не худо бы ее сузить, — «польский гонор», «французское легкомыслие» и так далее — делают тот или иной народ невосприимчивым к высоким идеям и целям, как, например, русский — к борьбе против коррупции, или, говоря по-простому, отказу от воровства как от « нашего всего »? И напротив, чрезвычайно восприимчивым к превосходящим меру мерзостям, как, например, немцев во времена Третьего рейха? Как связаны «широта и доброта» с коррупцией, а «основательность и педантичность» с концлагерными печами? Как, вообще, быть, тяжело задумался Каргин, с утверждением, что « народы — это мысли Бога »?

Он мысленно восхитился проницательностью президента, не дающего воли националистам, горлопанящим о величии России, народе-богоносце, фаворском свете, озаряющем тернистый русский путь, некоем храме, какой народу­-богоносцу надлежит возвести... на небесах, в жизни вечной, но никак не на земле, в жизни текущей. В этой жизни представители народа-богоносца, во всяком случае его мужская составляющая, не доживала до пенсии.

Богоносец-­то богоносец, а хитрит и ворует, как... Тут Каргин вспомнил мудрый тезис президента, что преступник, а значит, и вор, не говоря о банкире и олигархе, не имеет национальности .