Юрий Козлов - Враждебный портной

В конфликте (впрочем, имел ли он место, если президент по-прежнему принимал участие в судьбе Романа Трусы?) Каргин целиком и полностью был на стороне президента. Какое, к черту, левославие, подумал он, вспомнив разноцветные волосы, динозавровые гребни, железные бубенчики в носах и в губах, сапоги со шпорами, штаны и футболки с воздушными разрезами, жеваные капюшоны младшего технического и менеджерского персонала (вот он, «креативный класс»!) «Главодежды». Ему так и не удалось исправить «дресс­код» этой орды. Слишком мало (по московским меркам) они получали, чтобы дорожить местом.

Если одежда, размышлял Каргин, это не только защита от холода, а еще и реакция на осознание первого — змеино­-яблочного — греха, то именно с возникновения одежды — прикрытия стыда — начинается история человеческой цивилизации. И пишется дальше одеждой, как символами. Взять, к примеру, серо­-черную, как дым из трубы Бухенвальда, форму эсэсовцев или малиновые, как венозная кровь, пиджаки первых постсоветских бандитов-бизнесменов.

Куда же мы пришли?

Одежда молодых сотрудников «Главодежды», как офицер ОМОНа на несанкционированном митинге, ревела в мегафон, что с этими людьми ни о чем договориться невозможно. Они хотят видеть мир таким, как им хочется, вздохнул Каргин, точнее, таким, какая на них одежда. Наши гандеропы не пересекаются, как параллельные миры.

«Я дал вам свободу, — гневно обратился он к «креативному классу», как если бы президент поручил ему говорить от его имени, — снял все ограничения с развития личности. Я верил в вас, исходил из того, что в каждом человеке сокрыты неотменимые добродетели: патриотизм, почитание старших, любовь к Родине, семье и Иисусу Христу, уважение к власти, которая всегда от Бога, и “ чертовское ” , как у Сергея Мироновича Кирова перед смертью, желание работать во благо Отечества. Идите в глубь себя, сказал я вам, и обретите в свободе добродетель. А вы? Что обрели? Чем порадовали свой народ и своего президента? Многотысячным сборищем под водительством обезумевшего прококаиненного гламурного отребья? Идиотскими экологическими протестами? Борьбой за права извращенцев? Политкорректностью к мигрантам и кавказцам, которые режут вас на улицах, как баранов? Ненавистью к семье как ячейке государства, к матери нашей — православной церкви и отцу нашему — патриарху? Презрением к Родине? Поголовным «откосом» от армии? Болтовней о неизбежном распаде России? Вы не «креативный класс», — вынес от имени президента суровый, но справедливый приговор молодежи вошедший в образ Каргин, — вы — пустота, умноженная на немощь !»

Удрученный этим обстоятельством, он подошел к окну и сразу приметил двух технологов в зауженных паучьих штанах и ядовитых футболках, шмыгнувших с пивом и чипсами через дорогу на набережную, к спуску к воде. Через некоторое время туда же устремились, виляя тощими задами, две компьютерщицы с татуированными до локтей, но может быть, и выше (под рукавами было не разглядеть) руками.

И на пиво! — усложнил формулу Каргин. С пивом она обрела арифметическое совершенство. А что, если, мелькнула опасная мысль, Роман Трусы прав? Любой бред, включая левославие, лучше пустоты, умноженной на немощь и... пиво?

Но это уже была другая — из высшей математики — формула.

Разобравшись с «креативным классом», Каргин задумался о коррупции. Президент, как Лаокоон с оплетающими его змеями, боролся с ней уже второе десятилетие. Коррупцию в России можно было сравнить с воздухом, о котором человек не думает, когда дышит, и обращает внимание, только когда вонь становится нестерпимой. Каргин сам всегда нервничал, недовольно крутил головой, менял местоположение, если, допустим, в метро рядом с ним кто-то портил воздух. Да что там метро! Он вспомнил недавнюю встречу со своим старым приятелем и начальником — заместителем министра, курирующим «Главодежду».

Сбежались в занюханной пивной возле районного отделения миграционной службы. Туда все время заходили таджики, стремящиеся, как понял Каргин, получить российское гражданство. Один угрюмый таджик жадно, словно только что вырвался из знойной пустыни, пил пиво за соседним столиком, а какая-то бойкая тетка заполняла за него анкеты и просматривала документы. Потом на столе появился конверт, куда таджик, покосившись на Каргина и заместителя министра, нехотя сунул несколько пятитысячных купюр. Тетка убрала бумаги и конверт в прозрачную папку, шустро двинулась в отделение ФМС, а таджик остался допивать пиво.