Маша Трауб - Всегда кто-то платит

Аня несла портрет Толяши перед гробом. Коля нес венок. Мы должны были идти за гробом. Аня сделала мне знак, но что я могла поделать? Ксения застыла на месте. В результате мы тащились позади. Будто и не в процессии, а отдельно. А жена Толяши меня поразила своей деликатностью. Видимо, у Ани от матери чувство такта. Светлана держалась крайне сдержанно. Она предоставила мне право перед ней бросить землю в яму. И стояла чуть в отдалении. Она положила прекрасные розы, а Ксения купила чахлые гвоздики. Мне было неловко. Мне кажется, Светлана ждала, что я к ней подойду, и я бы сделала это с большой радостью, если бы не Ксения. Она тащила меня назад, домой. И, конечно, ни на какие поминки мы не поехали. Мне пришлось сделать нелегкий выбор между покойным мужем, соблюдением традиций и дочерью. Конечно, я выбрала дочь. Разве я могла поступить по-другому? Я надеялась, что смогу повидаться с Аней и Светланой на девять дней и на сорок. И не собиралась ставить в известность Ксению. Мне хотелось побыть там одной, не видеть лицо дочери. Ее же буквально выворачивало от недовольства. И с каким облегчением она уехала, довезя меня до квартиры. И что мне оставалось? Смотреть телевизор? Пить чай? Я бы предпочла сейчас быть там, где Аня устроила поминки. Говорить о Толяше, вспомнить его, узнать его, в конце концов. Мне хотелось услышать о нем добрые слова от его друзей, хотелось быть частью его семьи. Думаю, да уверена, что Аня все прекрасно организовала. Но разве объяснишь это Ксении?

Почему я ее вообще позвала на похороны? Мне думалось, что смерть человека, пусть даже не близкого, но хорошо знакомого, что-то откроет в ее душе. Заставит по-другому посмотреть на жизнь, на меня, в конце концов. Что она не останется такой равнодушной, какой была всегда. Все-таки сильные эмоции должны были на нее подействовать. Но ничего этого не случилось.

Я даже не могла поделиться с дочерью своей болью. Ведь Аня наверняка думала, что я являюсь вольной или невольной виновницей смерти ее отца. Она меня обвиняла, я это чувствовала. И на поминках я хотела объяснить ей, что любила ее отца. Он был мне дорог. Были моменты, особенно ночью, когда я чувствовала себя виноватой. Мне казалось, что я… да, приблизила его смерть. Невольно. Тогда я вообще не понимала, что делаю. Как же мне хотелось объяснить это Ане. И, конечно, Светлане. Я даже думала, что, если бы Толяша не ушел от нее, он бы прожил дольше. Она его хорошо знала, понимала, чувствовала. И заметила бы его… отклонения.

Откуда у меня была такая уверенность? Ведь я и предположить не могла, что человек, который младше меня, на много лет младше, может уйти раньше. Может заболеть и умереть вот так, неожиданно. Потом, я думала о том, что не заслуживала такого. Почему мне достались эти испытания? Я же была с ним в последние дни. Я каждый день видела, как он становится другим человеком. И он не был настолько мне близким, чтобы… чтобы я могла о нем достойно заботиться. Я не смогла себя пересилить. Не нашла в себе… желания. Кому я могла рассказать об этом? Признаться. Что не могла заставить себя его мыть, убирать за ним, стирать. Мне каждый день доставлял боль. Да, я мечтала о том, чтобы это скоро закончилось. Но я бы никогда, ни за что не смогла бы… то, что думает про меня Аня – это не так. Как же я хотела ей об этом сказать.

Я ждала звонка от Ани. Каждый день ждала. Но она так и не позвонила. Ни на девять дней, ни на сорок. Ксения тоже не звонила. Я осталась одна. Не знала, что и думать. А что думать? Я опять стала для Ани посторонней женщиной, с которой ее уже ничего не связывает. Наверное, они собирались семьей и поминали Толяшу. Это нормально. Я убеждала себя в том, что это нормально. Она не хочет поминать отца вместе со мной. У нее есть мать. И я принесла ее матери столько огорчения. Ксения пропала. Я ей позвонила и попросила приехать. Кажется, на сорок дней. Но у меня все сместилось. Я не знала, как правильно считать – от дней похорон или ото дня смерти. Не знала, как нужно устраивать поминки. Я ничего не знала. И, конечно, понимала, что не могу ждать от дочери слишком многого – приехать, побыть со мной. Я не знала, что положено, а что не положено делать. Эльвира сказала, что вещи покойного надо непременно отдать. Я собрала все в большой пакет и отдала ей. Она сказала, что отнесет их в церковь. Но каждый день я натыкалась на вещи – зимнюю куртку, которую убрала подальше в шкаф, носки, которые оказались в моем ящике. Толяша меня не отпускал. Все время о себе напоминал.