Маша Трауб - Всегда кто-то платит

Я рассматривала Елену и не видела в ней ничего привлекательного. Раньше у Толи бабы хоть симпатичные были, молодые. А эта – доска доской. Высушенная вобла. Может, в молодости она еще ничего была, а сейчас – ну страшная тетка. Как он с ней спал-то? Или изменял ей, как и мне? Я бы даже не удивилась.

Елена и не подозревала, что я бываю в больнице. Привожу сладости, которые так любил Толя, его любимые копченые колбаски, слойки с творогом. Я знала, что он любит. Жарила для него котлеты. Иногда привозила сама, иногда передавала с Аней. Аня говорила, что он ест только то, что я готовлю. А больничную еду оставляет на тумбочке. То, что привозит Елена, Аня сразу нянечкам передает – на выброс. Я кормила его все те дни, что он был в больнице. Зачем я это делала? Все-таки Толя был моим мужем, отцом моей дочери. Да, я желала ему смерти, но не хотела, чтобы он страдал и мучился. Мне хотелось, чтобы он ушел спокойно. Хотя бы не голодным.

Я приезжала, кормила его с ложки. Временами мне было его жаль, нестерпимо, до слез. Я вспоминала нашу с ним молодость, как я была в него влюблена, как мечтала выйти замуж. Все-таки я прожила с этим мужчиной всю свою жизнь.

Один раз я приехала, а Толи в палате не оказалось. Нянечка сказала, что он пошел в туалет. Я вышла в коридор и увидела мужчину, который на коленях ползет по коридору. Еще удивилась – бедный, некому ему помочь. Когда он уже дополз до палаты, я поняла, что это Толя, мой Толя. Он был небрит, поэтому я его не сразу узнала. Я его подняла, но не смогла удержать – он снова рухнул на пол.

– Я сейчас, я сам.

Он перевернулся на живот и встал на карачки, после чего пополз дальше.

– Надо встать, я помогу, – предложила я и потянула его за руку.

– Я могу, я сам. – Он вырвал руку.

Я думала, что он не хочет быть зависимым. Но потом поняла – он делает так, как дети, как маленькая Аня – она ленилась ходить и при первой возможности плюхалась на колени и ползла. Толя тоже полз – ему так было привычнее и удобнее. Он дополз до кровати, поднялся и лег.

– Его можно перевести в частную клинику, – сказала мне Аня, – я найду деньги.

– Зачем? Он все равно умрет, – ответила я.

– Врачи говорят, что это состояние… никто не может сказать точно, сколько ему осталось.

– Но ведь он все равно умрет. Пусть умирает в тех стенах, в которых хотел.

– Она меня уже достала. Я больше не могу. В больнице хоть полегче, а когда он у нее – я чувствую, что скоро сорвусь.

– Пусть умирает с теми, кого выбрал.

– А лекарства? Можно продлить… снять отек…

– Зачем?

– Тогда я скажу Елене, что я против.

– Не говори ничего. Пусть это будет ее выбор.

– На лекарствах он лучше ходит.

– Тогда пусть ходит.

– Лекарства очень дорого стоят.

– Но не мы же за них платим.

– Но он еще не умер. Мне кажется, ему больно, только он не может это сказать. Или не хочет. Он сидит и держится за голову. Может так часами сидеть – мне нянечки говорили.

– Раз не говорит, значит, может терпеть.

Толя меня в первый раз не узнал. Не знаю, за кого принял. Стал рассказывать, что лежит в пансионате и этот пансионат сам и строил. Рядом храм. Тоже их бригада строила. А теперь хорошо – колокола слышит. Все-таки одно богоугодное дело сделал.

– У меня жена верующая, она в церковь ходит. Жена у меня очень хорошая, – рассказывал мне Толя.

Я подумала, что он говорит о своей этой Елене. Еще удивилась – неужели воцерковленная? Аня мне ничего об этом не рассказывала.

– Вы были в этой церкви?

– Да, хорошая церковь. Красивая. И батюшка молодой. Его все любят, – ответила я, хотя никакой церкви рядом с больницей и в помине не было.

Я вспомнила, как мы жили в деревне. Еще в Казахстане. Толя тогда подвизался разнорабочим – они строили школу и заодно помогали возводить храм.

– Жену мою Светлана зовут, – сказал Толя и меня аж дернуло. Я заплакала. Аня говорила, что и ее уже не узнает, никого не помнит. Выходит, что меня, как жену, он и помнил. Только меня. Уже всех забыл, а меня – нет. И вернулся он в то время, когда мы молодые были. Жили впроголодь, ютились у свекрови, а все еще надеялись на счастье. Я-то уж точно. Я беременная ходила. Да что там ходила, лежала в основном. Токсикоз не отступал. Я по стеночке передвигалась. А Толя тогда очень красивый был. Я даже плакала оттого, что мне такой красивый муж достался. Ведь бабником будет. Все говорили, что он гульной по натуре. Да мне все равно тогда было. Лишь бы уже от ведра помойного голову поднять. Пусть гуляет, лишь бы не бросал. Так я тогда думала. Страхов было полно – что не выношу ребенка, не рожу или рожу больного. У беременных вообще страхов много, а я все сразу собрала.