Грим - Приключения в приличном обществе

- Ты, я. Эту купила я. Или купил? Как предпочитаешь?

- Как знаешь, - сказал я, жуя. И тут же спросил, пользуясь случаем. - Ну и каково же быть женщиной?

- Знаешь, не очень. Какие-то рези, регулы.

- А мы не спали с тобой? - Эта мысль, что загостилась в голове, вылезла таки наружу.

Она покраснела. С чего бы? Я ж не краснел.

- Идиот. Не забывай, что я твое ближайшее Я. Подобного инцеста не было и не будет.

Все время выпадает из головы, что теперь я един в двух лицах. Я в моем лице и в лице этой девицы. Ее лицо выражало досаду.

- Ах, извини, - сказал я.

- Ничего. Тут названивала одна дамочка. Машей звать.

Мимо, Мнемозина. Никакой Маши я не помнил.

- Позвонила - и?

- И приехала с твоего разрешения. Привезла аспирин.

- Мы спали?

- Еще как. С этой хорошенькой Машей вы так сплелись...

- Как? Сплелись?

- Самым тесным телесным образом.

Не помню. Жаль.

- Кто еще интересовался мной? - спросил, вспомнив о мэре.

- Мэр. Меня ты представил как секретаршу. И пообещал, что на решающем этапе его поддержишь.

- А когда этап?

- В ноябре. Ещё из Дворянского Клуба заезжали. Относительно серебра.

Эти своего не упустят.

- И?

- И мы отдали им всю посуду. Видишь, на чем едим.

Да. Пластиковые тарелочки. Удобно, по крайней мере. Не надо посуду мыть.

Я вспомнил о своих намерениях найти телефон психиатра. Позвонить ему, проконсультироваться. Без помощи медицины нам все равно не обойтись. Возможно, в его Саду уже есть и такие?

- Опять ты о нем, - сказала Ева. - Ты о деньгах забыл.

- Что, много берет?

- Не знаю. Заплатить ему у нас хватит. Ты забыл, как они к нам попали.

Где-то в глубине души встрепенулся, завибрировал камертоном самый тонкий и чуткий нерв.

- А как? - поинтересовался я. - Мы выпотрошили джек-пот?

- Вроде того. Ты, пользуясь случаем, кинул своих друзей и скрылся в этой дыре. Но все дело во мне. Вернее, в той, кого ты называешь Евой. Я не знаю, откуда взялась эта сумма, которую ты при ней нашел. Наверное, Ева тоже кого-то кинула. И скорее всего не успела позаботиться о том, чтобы укрыться так глубоко, как ты. Так что я здесь как бы инкогнито. Я таюсь.

Я путался. Я, ты. Кто в ней я, а кто та посторонняя нам обоим женщина, которая кого-то кинула, а, может, и похлеще натворила чего. Зацепила, бедная, лиха с лихвой. И что нам, мучимым одной тайной, теперь делать?

Последствия - это развернутая причина. Так что удары судьбы нами заслужены. А может, она, пользуясь помехами памяти, дурачит меня? Но продолжим собеседование с самим собой.

- Ты говоришь: то, что помню я, не помнишь ты. И наоборот. Но как же мы вот помним одно и тоже. Про психиатра, например?

- Милый мой, ведь мы не первый раз с тобой дискутируем. И обмениваемся воспоминаниями в том числе. Ты мне сам о нем позавчера рассказывал.

Не так-то просто ее уличить.

- Я думаю, - продолжала она, - у Евы было то же самое с кем-то, что теперь с тобой. Тот, кто был с ней... в ней, - поправилась она, - или та, прибрал чьи-то деньги и смылся. Но потом по каким-то причинам этот чужой из нее исчез. Испарился. Слинял. Ева стала той беспомощной куклой, какой ты ее нашел. Но ищут ее. То есть меня. Понял?

Я не помнил, какой я ее нашел. Я еще помнил, что была Ева-ребенок, но забыл, откуда взялась.

- Ты и меня кинешь? - спросил я.

- Кто - ты? Все претензии предъявляй себе. Если кину - значит, таким ты себя воспитал.

- А где деньги, кстати?

Она сказала. Но я тут же об этом забыл, а переспрашивать счел неудобным.

Надо было это обдумать. Но не думалось. Память отняли, а теперь и мысль? Я выразил намерение спуститься в сад.

- Только за калитку не выбегай, - предупредила Ева.

Сад наш выглядел просто отребьем по сравнению с соседними. Словно был неизлечимо болен. Те соответствовали текущему сентябрю. Хранили элементы лета. Странно, что наш так быстро увял, словно опередил их на месяц.

Вечерело. Свет мерк. Пахло осенью, плесенью.

- Ты помнишь?

Я вздрогнул.

- Это я.

Объект стал субъектом, и теперь сам присматривает за мной. Тоже вышла, мол, ноги размять.

- Я о Леопольде хотела спросить. Это тот, что тебя ищет.

Я покачал головой. История, произошедшая не со мной.

- Совершенно ничего? Расскажи, что ты помнишь.

Мне показалось, что, проснувшись, я помнил всё, кроме последних трех-четырех недель. Теперь же припоминалось только самое отдаленное - детство, отрочество, юность. Непреложные очаги очевидности, за которые могу поручиться вполне. Но я совершенно не помнил, как, по завершении этой трилогии, вошел во взрослую жизнь. Более позднее прошлое вытравлено. Не знаю, что происходило в мире, в стране.