Грим - Приключения в приличном обществе

Мы тысячи раз за свою жизнь умираем, погружаясь в сны. И столько же раз воскресаем по пробуждении. Так что нам к этому способу небытия не привыкать. Но если удастся мне умереть окончательно, от возрождения воздержусь. Только все дело в том, что нет ничего окончательного.

Время стало бременем для меня. Я больше не играю на интерес и не ставлю на красное. Да и краски вымерли, мир становится черно-бел. Жизнь выцвела, почва вымерзла, главные приключения прекращены. Я вижу порой изо всех окон, как стелятся грибные туманы и уплывают прочь - это медленно истекает время, переходящее в небытие.

Постепенно опостылела такая жизнь. Я стал искать окончательных мер - меня не устраивала робкая перемена участи, а только полное небытие. Обменять эту не-жизнь на свободу, которая разнилась бы от всего моего прошлого, как Содом и Сезам.

Смерть - слияние с Космосом. А здесь ожидает меня что? - Беспредельное одиночество. Такого отчаяния никогда еще я не испытывал. Я уже жалел о том, что всю жизнь бегал от смерти и ни разу не дал себя убить.

В конце концов, этот мир существует лишь до тех пор, пока мы того хотим.

Я снова стал носить с собой пистолет, привыкая к мысли, что в ближайшее время я им воспользуюсь. Я заглядывал в дуло, дул в него, жалел, что это не револьвер (а то бы в рулетку), и однажды, выстраивая мысль о том, что литература, быть может, хоть как-то оправдывает нас перед Богом, раз уж Он произвел слово на свет, произнес его - пусть и вносят книги путаницу в умы, разжигают иль гасят амбиции - взвел курок - но я думаю, что человечество будет... -

Я поднял пистолет к виску и выстрелил. И ничего - только холодком повеяло в сквозное отверстие, да звон в ушах. Я повторил попытку, приложив дуло ко лбу. Пуля оказалась трассирующая и произвела в голове настоящий переполох, как крыса в курятнике, вызвав к жизни фейерверк искр, какофонию звуков, гамму вкусовых и осязательных ощущений и даже что-то, похожее на оргазм. В одно мгновение чередой и вкупе возникли и исчезли в простреленной крест накрест башке ворох недодуманных мыслей, тени представлений и образов, то, что давно и навеки забыто, либо не было никогда. Потом стало пусто, но ясно, как днем, потом все четыре дыры затянуло, и я вернулся к привычному образу мыслей, как будто ничего не произошло -

... жить вечно не потому, что синтезирует белок и заполнит собой галактики, а потому что выдумало Хлестакова, Идиота, Вертера и Леопольда Блума. И исходя из этого, Бог проявит гуманность и сохранит нас как вид. Иначе жизнь не стоит того, чтобы заниматься ею всерьез. Хотя: взывать к гуманности Бога - понижать его в звании.

Я стрелял и в другие жизненно важные органы, я резал вены по всей их длине, травился грибами, душил себя петлей и водой, сутками голый лежал на снегу. Я отказался от пищи и воды - но только тверже стал, а однажды - и это уже по оплошности - уронил на себя графинин рояль, сломав себе позвоночник. Так я и пролежал, придавленный, более месяца, пока кости и нервы срослись, и я смог из-под него выбраться. С тех пор я выгляжу несколько криво. После всего этого опыты с членовредительством были прекращены.

Как я себя после всего этого чувствую? Немного лучше, чем вас. Здесь, в одичалости и одиночестве, я совершенно разучился понимать аудиторию. Уповаю на то, что аудитория научится понимать меня.

Предприимчивый читатель, перелистав этот триллер, найдет в нем массу противоречий. Ах, мои зоркие. Вы хотите однозначного толкования. Жизнь однозначному толкованию не подлежит. Впрочем, предполагаю, охват моей аудитории не так велик. Ну и черт с ней.

Но знаю, по крайней мере, трое меня прочтут. Так что пребуду лучше с вами, друзья, чем скучать в одиночестве. Примите на свой скорбный суд эту безделку.

Жизнь, вот привязалась, проклятая. Смерть, я без нее вдовец. Я жаждал последнего выдоха, как, наверное, рождения не ждал. Но смерть, недостижимая, как Грааль, отступала все далее. Снилась однажды женщина - белая-белая: я, мол, вызволю тебя из плена земли, да обманула.

А бывало: вроде, трясут за плечо, будят. Меня? - Ну и наклюкался же ты, барин. Вставайте ужо к барьеру. Но открываю глаза и проваливаюсь в другой сон.

Пуля, яд, петля меня миновали. Остается прибегнуть к забвению, но и забвение не спешит. Так и буду, домовой, домашний, кренясь на поврежденный роялем бок, бродить из комнаты в комнату, вечность за вечностью, пугая жильцов? Нельзя родиться в новом качестве, в старом не умерев. Жильцы, впрочем, не спешили заселять это пространство, а может, и не было на земле больше жильцов. Однако персонажи не все ещё умерли, кое-кто дотягивается и теребит меня, встревая в триллер между автором и читателем.