Сами собой новые планы стали возникать в голове. Графиня - курва. Враги мертвы. Что меня здесь удерживает?
Я прихватил записки и покинул дом. Отыскал тайник и убедился, что деньги в целости. Трогать их я не стал. Пусть полежат, пока окончательно не определюсь с намерениями. Я вновь замаскировал своё тайное и отошел. И встал, как вкопанный. Словно обухом по башке ухнули: Засада! Как я забыл!
Коричневые шляпы торчали на прежнем месте. Даже сигары не погасили, уверенные, что я, как и мой тайник, теперь в их надежных руках. Прятаться поздно. Бежать бессмысленно. Постаравшись принять беспечный вид, я сунул руку в карман, где лежал ПМ, и двинулся в сторону шляп. Предстояло сделать примерно двадцать шагов. Насвистывая и оглядываясь по сторонам, нагибаясь, чтобы сорвать проклюнувшуюся былинку, останавливаясь и глядя в задумчивости на поврежденные грызунами стволы, я медленно и как бы беспечно приближался к руинам флигеля. Шляпы не предпринимали в отношении меня никаких действий, дожидаясь, пока сам подойду. Я бы мог на таком расстоянии продырявить этих ленивцев четырьмя выстрелами, если б не теплилась в глубине души надежда на мирный исход. Может, удастся договориться как-нибудь.
С этой мечтой я и ступил на развалины и - в который раз за это утро - оторопел. Никакой засады, господа, на меня не было. В пространстве меж останков фундамента мирно росли грибы.
Затрудняюсь определить, к какому роду, семейству, виду принадлежали эти необыкновенные экземпляры в количестве четырех. Возможно, были условно съедобны, возможно - вполне. Шляпки их были размером с тулью, что и ввело меня в заблуждение. Ножки - белы, крепки, выпуклы, как пресловутая линия, которая, как получается, и навела меня на них.
Из того места, где должен быть подпол, струился дымок. Вероятно, содержимое бидона садовника, смешавшись с подвальной сыростью, образовало некую щелочь или кислоту, которая и парила. Я думаю, это обстоятельство и способствовало образованию здесь мицелия и влияло на рост этих вряд ли съедобных грибов. А так же на вегетативный период, начавшийся слишком рано для представителей этой подлой растительности и продолжавшийся, как вы помните, едва ли не до декабря.
Звякнула калитка. Я замер, прислушался. Кто-то - и судя по звуку шагов, не один - уверенно и не разбирая троп, огибал дом. Я едва успел укрыться в кустах. Из-за угла один за другим появились четверо в милой глазу милицейской одежде, двое из них - в возрасте, но, судя по знакам различия - младший командный состав. Один из них щелкнул складным ножом и нагнулся над шляпой.
- Пост сдал, - сказал он, вручая гриб одному из товарищей.
- Пост принял, - шутливо ответил тот.
- Оце гарний гарнир, - сказал лейтенант, самый из четырех пожилой, принимая второй гриб. - Оце дытына.
Не было необходимости смотреть на часы, чтобы узнать время: одиннадцать.
Зря не задерживаясь, но и особо никуда не спеша, милиция удалилась, унося условно съестное. Вероятно, эти четверо ежедневно сюда заглядывали.
Я по дереву, по ветвям, вернулся во владенья графини. Стараясь с ней не встречаться, прокрался в свой кабинет.
Внизу, в Акустическом зале, рвался из динамиков прерывистый звук. Графиня, верно, вертела ручки настройки, регулируя эквалайзер. По отдельным аккордам я догадался, что это Вагнер. Опять Вагнер, снова Вагнер, как в тот незабвенный вечер, когда садовник свалился с кровати и умер в конвульсиях, мукой исказив лицо.
Я вдруг ужаснулся мысли о том, что фаллическая стойкость, при жизни ему присущая, имеет какое-то отношение к грибам, с регулярностью Феникса возрождавшихся на пепелище каждое утро. Не этим ли так привлекательны они для ментов? Может, садовникова душа, или там, как хотите - эроэнергия, оргон, элан виталь - распределяется меж грибоедами?
Я, однако, оставил эту мысль на потом и погрузился в чтение.
'Слушай, говорит, Пантелей, музыку. Я, говорю, больше частушки люблю. В частушках и смак, и намеки всякие. А это - так, пузыри а не музыка.
Добивается, что ли, чего от меня? Девка она, конечно, ладная. Вот только линия не больно крута.
Тоже вот, читать мне взялась. Переведено, мол, прямо с английского. Мне-то что, сижу, слушаю. Только мимо ушей всё. Сидеть с ней, конечно, приятней, чем дёрн ковырять. Если постоянно и непрерывно работать, то превратишься в раба. Да и хозяин у ней больно уж скуп. Жалованье ничтожное положил, да и того не видывал. Ты, говорит, служи, а уж я не обижу. А я и не обидчивый. Ты при твоем достатке добрее будь. Увидел бедняка - дай копеечку. Ну их, этих графьёв. Уж лучше в госпитале, воспитателем. Графиня, правда, нет-нет, да подарит рублем.
Читать дальше