Андрей Константинов - Не гламур. Страсти по Маргарите

– Уважаемые дамы и господа! Командир корабля и экипаж приветствуют вас на борту лайнера ТУ-154, совершающего рейс по маршруту Санкт-Петербург – Париж. Наш полет проходит на высоте десять тысяч метров. Расчетное время в пути три часа тридцать пять минут. Попрошу всех пристегнуть привязные ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение.

Летевший этим рейсом Инвир попросил меня помочь ему справиться с ремнем безопасности, но сидящий рядом с ним пассажир услужливо и ловко успел помочь ему. Если бы вы видели, как убийственно посмотрел на него Инвир!

Все три часа меня раздевали, пожирали и делали еще кучу откровенно бесстыжих вещей его глаза. А руки то и дело касались моих рук, подающих ему бесконечную воду.

Во время посадки я вновь попросила пассажиров пристегнуть ремни. На этот раз сосед Инвира уснул, и мне пришлось самой помогать капризному пассажиру. Я наклонилась над ним и вдруг почувствовала, что Инвир крепко схватил меня за руку и прижал к себе. Близость его тугой, пульсирующей плоти заставила меня резко отдернуть руку. За какие-то доли секунды я успела и испугаться, и покраснеть от неловкости перед другими пассажирами, а Инвир между тем, как ни в чем не бывало, почти напевал:

– Все цветы мне надоели, кроме розы, – горячий шепот обжег мое ухо, и ремень, наконец-то, застегнулся!

Я не могу сказать, что чувствовала в эти минуты только отвращение. Что-то такое было в глазах этого незнакомого мужчины, что заставило внимательно всмотреться в них. Наверное, я умудрилась рассмотреть в них обещание… О, эти воздушные замки, сотканные на ткацком станке женской логики. Как они быстро ткут то, чего и в мыслях у наших мужчин не бывает. И все-таки я не сдержалась и шепнула:

– Послушай, садовник, отправляйся-ка ты к своей репке, – я бросила многозначительный взгляд на его правую руку с обручальным кольцом на безымянном пальце, – боюсь, мои колючки сделают тебе больно.

До знакомства с Инвиром я не знала, что мои земляки бывают такими красивыми. Инвир был зеленоглазым брюнетом с великолепной фигурой. И только его длинные ноги были слегка кривоваты, как будто не давая забыть давнюю кочевую жизнь наших предков.

А ведь он понравился мне с самого начала! Я отвечала ему несколько резко, признаюсь, но я в то время все еще ненавидела весь мужской род, так зависящий от своих мамок.

Парижское мокрое небо напрочь смыло своим дождем воспоминание и об Инвире, и о его заигрываниях. Ураган с бесконечным ливнем и ветром обрушился на Париж нежданно-негаданно. И подарил мне целых семь дней нелетной погоды. В первый же вечер я попыталась выйти из гостиницы, но порывы ветра не позволили мне даже открыть дверь.

Швейцар, как истый француз, в первую очередь, и как хороший швейцар, во вторую, помог приоткрыть мне дверь и даже сунул в руки огромный зонт. Я нерешительно постояла на невысоком крыльце и все-таки решила пройтись. Я еще не знала, что задержусь здесь на целую неделю, поэтому не хотела терять ни минуты. Раскрытый зонт вывернулся под порывом ветра и понес меня вдоль тротуара, как пушинку. Я и рада была бы вернуться, но зонт хотел полетать и даже пытался вырваться из моих рук. Внезапно чьи-то руки обняли меня, я оглянулась и увидела Инвира. Он стоял посреди тротуара и пытался удержать себя, меня и мой зонт. Так и стояли мы, обнявшись, в самом центре прекрасного и невидимого в сумерках города. Его огни, размазанные ливнем, освещали только небольшую его часть. Сердце Инвира стучало так громко, что я чувствовала его толчки всем своим телом. А может, это мое сердце так стучало?

Внезапно за спиной Инвира раздалось тихое покашливание. Это его давешний спутник, оказавшийся его телохранителем, подавал сигналы бедствия. Он стоял одинокий, мокрый и замерзший. И ему не понять было нашего романтического парижского настроения.

Номер Инвира, конечно, отличался от моей скромной служебной комнатки, которую я к тому же делила с двумя коллегами. Роскошный ужин, неизвестно кем и когда заказанный в его номер, оказался приятной неожиданностью. Мы недолго согревались вином и лакомились иноземными вкусностями.

Инвир был хитер и умен. А эти два качества в мужчине весьма опасны для нас, обладательниц единственного, с их точки зрения, разума – пресловутой женской логики с ее воздушными замками и несбыточными надеждами.

Он не набросился на меня, стараясь сразить восточным темпераментом. Нет, Инвир растягивал удовольствие, запивая каждый поцелуй своим любимым абсентом. Я чувствовала, что пьяна от нежности, от незнакомого раньше напитка и от желания и предчувствия чего-то необычного.