Андрей Константинов - Не гламур. Страсти по Маргарите

– Очень!

– Сколько энтузиазма, однако, – вновь прокашлялся коккер. – Вас с детства окружали только хорошие люди?

– Разные. Но я умею прощать.

– А прощать вы умеете только на русском языке?

Фраза была такой мудреной, что я едва разгадала ее смысл, но ответить решила в том же ключе:

– Любить и прощать я умею на русском, татарском и английском языках. Если позанимаюсь, то вспомню и французский. Я его в школе учила.

– Учила она, – опять недовольно буркнул коккер. Но я видела теперь, что он хочет мне помочь и только притворяется суровым. – У кого есть вопросы к Аслановой?

Когда шарнирная девица огласила список прошедших во второй тур, я смогла облегченно вздохнуть и расслабиться.

Со всеми заданиями, предложенными девушкам в этом испытании, я справилась отлично. Я с легкостью утихомирила не в меру разбуянившегося пассажира, оказала первую помощь расквасившему нос ребенку и даже провела переговоры с террористами. Меня огорчало только то обстоятельство, что другие претендентки на корону наступали мне на пятки, я выигрывала у своих соперниц какие-то сотые доли балла. Но джентльменам, которые, как известно, предпочитают блондинок, видимо, захотелось разнообразия, и они единогласно отдали свои голоса мне. Церемония награждения длилась, казалось, целую вечность: поздравления, цветы, фуршет и вдруг вальс Арбенина из кинофильма «Маскарад» и синие, до девичьего обморока глаза…

Так началась моя вторая жизнь, и называлась она «Жизнь имени Андрея Синельникова». Наш роман развивался красиво и стремительно. Наверное, сказывалась специфика нашей работы: прилетели, улетели, позвонили, прибежали. Мы безумно скучали друг без друга. Я видела, что Андрей влюблен, но во мне все время вспыхивали какие-то сомнения. Конечно, я должна признаться, что их стало гораздо меньше после той ночи, когда Андрей остался у меня.

В тот вечер нас настиг яростный весенний ливень, мы вымокли, как будто купались в реке прямо в одежде. Андрей целовал меня на прощанье, но неожиданно наткнулся взглядом на мою облепленную мокрой тканью грудь, она так зазывно и совершенно бессовестно выдавала мои желания острыми сосками, что не заметить этого мог только слепой. Андрей отбросил свою изрядно утомившую сдержанность, жадно обнял меня и принялся целовать. Мы сами не заметили, как оказались в моей квартире. Не было никаких банальных слов приглашения или согласия. Когда Андрей осознал, что он первым разрушил преграду, через которую еще никто не проникал, он на мгновенье остановился и простонал-прошептал:

– Никогда, никогда в жизни, – но я закрыла ему рот ладонью, не желая слышать никаких обещаний. Наверное, все-таки какая-то часть моего сознания оставалась трезвой, и я как будто со стороны оценивала и своего первого в жизни мужчину, и его слова, и его поведение… В этом была вся разница. Андрей любил, а я была всего лишь влюблена. Хотя, кто знает, может, и он был только влюблен? Тогда я об этом не думала, но ощущение двойственности я стала чувствовать с каждым днем все больше и больше.

После очередного рейса Андрей пригласил меня к себе домой.

– Я хочу познакомить маму с моей будущей женой, – вот так, ни много ни мало, маму будут знакомить со мной, а не меня с мамой. Я поняла, что он не случайно только вскользь говорит о женитьбе. Он тоже знал, что все зависит от мамы.

«Ха! – подумала я. – Ха-ха-ха! У „нашей мамы“ безгрешная жизнь. Ну что ж, на это стоит посмотреть». Моя женская интуиция уже подсказала мне, что этот великовозрастный, архивоспитанный мальчик с седыми висками до сих пор ходит в коротких маминых штанишках. И мне как-то сразу расхотелось нравиться моей будущей свекрови.

Дом на Мойке, наверное, когда-то принадлежал самым-рассамым буржуям. Одни кованые ворота во двор чего стоили! Фасад, облупленный и давно не крашенный, даже в таком неприглядном виде поражал своим величием и важностью. Подъезд, украшенный вдоль всей лестницы и в переходах роскошной лепниной, остался не задетым современными любителями нецензурной словесности. Андрей заметил мой уважительный взгляд и догадался отметить:

– Это мамина заслуга. Здесь ее все уважают, и никто никогда не пачкает.

О, елки-палки, у меня уже зубы ныли от этой авторитетной на весь подъезд и на всю Андрееву жизнь мамаши.

Мамаша Андрея была похожа на дверь в их квартиру: высокая, крепкая и ничего лишнего в оформлении. Дверь была украшена одной-единственной бронзовой ручкой возрастом эдак лет ста пятидесяти, и на маменьке было только одно украшение: на гигантской груди висел такой же гигантский паук с изумрудными глазками. Его тельце и лапки были выполнены с зоологической точностью. С такой, от которой становилось и страшно и тошно.