Максим Солохин - Сказка для старших

— Будешь просить — и получишь.

— Если нет веры — все равно даст? — настаивал Митька.

— Проси неотступно — и получишь, — повторил Монах терепеливо. — Не бросай просить.

— Ладно. Допустим. Но чтобы я не бросил просить, мне все-таки надо верить, что это не бесполезно.

— Ты веришь Евангелию?

— Верю.

— Ну, и все. Там же сказано. "Просите во имя Мое — и приимете."

— Объясните. Своими словами.

— Своими? Ты мне больше веришь, чем евангелистам?

— Нет. Просто хочу понять.

— Что понять?

Митька сказал решительно:

— Да я главного не могу понять: почему Бог ДОЛЖЕН давать просящему? Он же — Бог. Не хочет — не даст. Почему Он должен давать? Он же никому ничего не должен.

— Ничего не должен. Никому. Но когда человек молится — это Сам Бог дает молитву молящемуся. Когда человек молится Богу — это действие Бога. Без Бога, без Его содействия, никто не может молиться Богу.

— Дает молитву молящемуся?… — растерянно повторил Митька.

— Именно так. Если Бог не хочет чего-то дать, то ты и не сможешь просить об этом. Бросишь.

— Не пойму. Почему? Возьму, и попрошу. Скажу: "Господи, дай мне…"

— Если скажешь — значит, Ему угодно что-то дать тебе. Молитва — это признак милости Божией.

— Что-то дать? Что-то? То, что я прошу или что-то другое?

— Не знаю. У слова много разных смыслов. Какие-то следствия твоя молитва непременно вызовет. Даже если человек поминает Бога просто так, всуе — это имеет последствия. Потому что если бы Бог вовсе уклонился от действия — мы бы про Него и не вспомнили. Пойми это: без помощи Самого Бога невозможно помянуть Бога.

— Невозможно?

— Невозможно. Бог же за пределами всего. Откуда возьмется мысль о Боге? Только от Него Самого. Тем более — мысль, обращенная к Богу.

Ладно. Митька не совсем это понял, но поверил. Без помощи Бога не помолишься Богу — это вполне вероятно, думал Митька. Только вот…

Что-то даст — это хорошо. Но Волшебник не про «что-то» говорил, а как раз про то, что надо. Опять нестыковочка.

Что поразило Митьку до глубины души — это что Мишка оказался человеком совершенно девственным в отношении волшебства. То есть он не только не умел колдовать — это бывает — он притом даже и не знал, что это так просто. Показав Мишке несколько простых вещей, Митька с удовольствием убедился, что это происходит не от тупости или неспособности. Глаза у Мишки загорелись, и он явно хотел узнать еще и еще. Его поразило, что можно так легко передавать другому мысли.

— Ого! — сказал Мишка. — Это оружие.

— Тебе все лишь бы оружие, — проворчал Митька.

Обычно неспособными к волшебству становятся дети, рано возлюбившими идею крутизны. Но Мишке-то, Мишке было явно наплевать, кто что про него подумает. Он аболютно не был крутым. Он должен, просто обязан быть способным к волшебству. Да он и был способным! Как же это — никогда не пробовал?! Это не укладывалось в голове.

— Ты что, никогда такого не видел?

— Ни разу, — твердо сказал Мишка. — Только слыхал.

— И никто из пацанов никогда ничего такого при тебе не делал?

— Каких пацанов? Я встречаюсь с ребятами только в школе… когда экзамены.

— А когда гуляешь? — не понимал Митька.

— Куда — гуляешь?! Я никуда не гуляю.

Митька на некоторое время лишился дара речи. Они познакомились с Мишкой во время славного прорыва сквозь банду Серого на Заречную, 7. И Митька не мог себе даже представить, что Мишка почти не знает родного города, не знает просто потому, что Антон не разрешает ему никуда выходить из церковной ограды, кроме как по делу! Мишка был затворником, он гулял только по прилегавшему к храму небольшому парку, притом у него была инструкция — если туда забредали посторонние, он должен был немедленно удалиться.

Короче, Антон растил пацана действительно как тигра в клетке. Что удивительно — ведь не так уж часто у Мишки возникала необходимость куда-то выйти за пределы разрешенной территории В ОДИНОЧКУ. Но при этом он уже несколько раз попадал в опасные переделки. А ведь городок был, в общем, тихий. Скажем, на Митьку никто не нападал… кроме знакомых. Складывалось впечатление, что на Мишку специально охотятся. Невидимые разбойники.

— Вы боитесь за него? — спросил Митька дядю Антона.

— Боюсь? Конечно, боюсь. Сын же.

— Потому и не выпускаете?

— Вовсе не поэтому. Просто не хочу, чтобы он жил по омерте.

— А надо же общаться с ребятами, — сказал Митька. — љ Ему же надо.

— А зачем?

— Ну, он же вырастет. Придется все равно общаться с людьми.