Юрий Нагибин - Музыканты

- Что с вами, Верушка? - впервые назвал он ее тем именем, которое останется за ней навсегда.

- Я понимаю по-венгерски, - прозвучало сквозь слезы.

- Не обращайте внимания на этого мужлана… Он приползет к вам с извинениями.

- Не нужны мне его извинения. Он прав. Я нищенка, а нищие не ходят по ресторанам.

- Мне казалось, что вы так мило одеты!..

Они шли под проливным дождем и не замечали, что промокли до нитки, что в туфлях хлюпала вода.

- Я хорошо знаю бедность, - говорил Кальман. - Мы все исправим. Как жаль, что магазины уже закрыты.

- Но я хочу есть, - жалобно сказала Вера. - За весь день я съела один ваш бутерброд с ветчиной.

- Бедная девочка! Знаете что, я живу поблизости. Не бойтесь, это вполне прилично. Дом полон прислуги, нам быстро приготовят поесть.

- Господин Кальман, с вами я ничего не боюсь.

Кальман накинул на плечи Веры пиджак, и они побежали сквозь дождь к его дому.

Дверь открыл важный камердинер с военной выправкой и ухоженными, торчащими вверх усами. Он снял с Вериных плеч пиджак своего хозяина и с нескрываемым презрением окинул взглядом непарадную фигуру посетительницы.

В коридор заглянула горничная, из кухни высунулась кухарка. По совету Агнессы Эстергази он перевел гарнизон на казарменное положение.

- Помогите даме, - сказал Кальман горничной. - А потом проводите в гостиную. Я пошел переодеться.

Камердинер последовал за ним, а горничная панибратским жестом пригласила Веру в ванную комнату.

Переодеваясь, Кальман давал указания камердинеру:

- Ужин - холодный, вино - подогретое. Накройте в малой гостиной. Затопите камин. Да… обязательно - устрицы и к ним мозельвейн.

- Слушаюсь.

- Даме предложите рюмку «мартеля».

- Может, просто стопку шнапса? - с невинным видом сказал камердинер.

Кальман стал императором, но не для наглых столичных слуг.

- Делайте, как я сказал.

Когда Вера вышла из ванны с плохо просушенной головой, в мокроватом, жалко обтягивающем платье и мокрых туфлях, она сразу почувствовала по выражению лица величественного камердинера свою низкую котировку. Она хотела сесть на диван.

- Не сюда, - сказал камердинер и показал на стул с плетеным сидением.

Вера села, с ног ее текло, она попыталась надвинуть на пятно коврик, но ее остановил железный голос камердинера:

- Не пытайтесь, дамочка. Паркет все равно испорчен.

- Я вам не «дамочка», - сказала Вера, смерив его взглядом. - Имейте уважение к гостям своего хозяина.

Камердинер покраснел, он не ожидал отпора.

Кухарка из любопытства сама подавала на стол. Она принесла устрицы на льду, аккуратно нарезанные дольки лимона, поджаренный хлеб. Камердинер открыл бутылку белого вина.

Вера не торопилась. Она смотрела, как Кальман взял половинку устричной раковинки, выжал туда дольку лимона, подцепил маленькой вилкой студенистый комок и отправил в рот. Со светским видом последовала она его примеру, но не смогла проглотить кислый, холодный и с непривычки довольно противный комочек. Камердинер прятал усмешку, правда не слишком старательно.

- Выплюньте, - тихо сказал Кальман.

Но Вера заставила себя проглотить устрицу.

- Это, видимо, отсендские, - сказала она с апломбом. - Некоторые их любят. Но мне всегда чудится легкая затхлость. Я признаю только устрицы Бискайского залива: ла-рошельские или олеронские. - У Веры была цепкая память, бессознательно вбиравшая любые сведения.

- Слышите, Фердинанд, - сказал Кальман. - Надо брать только бискайские устрицы. А эти уберите!

- Слушаюсь! - отозвался камердинер и посмотрел на Веру.

И она посмотрела на него: открыто, прямо и вызывающе. В их взглядах читалось: увидим, кто кого. Но Кальман ничего этого не заметил.

- Разрешите выпить за вас. За ваш дебют.

Они выпили.

- Я старше вас на тридцать лет, - сказал Кальман. - Могу я называть вас Верушкой?

- Пожалуйста, - улыбнулась Вера. - Хотя никто меня так не называл.

- А когда вы ко мне привыкнете, когда мы подружимся, вы будете называть меня Имрушка, хорошо? Это напомнит мне детство, родительский дом, молодых родителей, сестер, брата.

- Вы очень любили свою семью?

- Я и сейчас люблю, памятью - ушедших, сердцем - оставшихся.

- Вы очень хороший человек, - искренне сказала Вера. - Я не видела таких хороших людей.

Поужинав, они пересели в низкие мягкие кресла у камина, им подали кофе. Спросив разрешения, Кальман закурил сигару и сквозь завесу дыма долго смотрел на Верушку. Она, отогревшись и насытившись, наслаждалась уютом, покоем и тишиной гостиной, потрескиванием поленьев в камине, игрою пламени и присутствием деликатного, надежного и милого человека. Но что-то женское неудовлетворенно попискивало в ней.