Дмитрий Липскеров - Демоны в раю

— Ну иди, Петерсон, — только и смог сказать тогда Чмок.

В ступоре начлагеря провел все следующие сутки, пытаясь восстановить в голове мыслительные процессы.

Они восстановились разом поутру. Громогласно, так что люстра закачалась, Чмок приказал явиться замполиту Рогову, а когда тот прибыл, командир устроил своему подчиненному картину художника Васькина «Ночь перед расстрелом».

— Вы будете подчиняться социалистической законности! — орал Чмок. — Вы что же, совсем нравственность потеряли? Почувствовали себя здесь королем!.. Я не посмотрю, что комиссар, я вас самого под суд! Ишь, бабам ягодицы раздвигать! Маньяк в погонах!.. Ни стыда, ни совести!..

Замполит довольно улыбался.

— Зацепила? — спросил он в паузу начальничьего гнева.

Чмок осекся на полу лове и честно признался:

— Попал. Умираю…

— Так в чем проблема? — развел руками комиссар. — Тэтэшкой по затылку и развлекайся!

— Я тебе дам тэтэшкой!.. Все-таки ты маньяк!.. Ты никогда с бабой не пробовал полюбовно?

— А зачем? Вон их сколько!

— А чтоб тебя целовали не за страх, а хотя бы за сочувствие?

— Да на кой черт мне эти поцелуи! — замполит сплюнул. — Тьфу!.. Чего не хватало! Они этими ртами столько надоили, а значит, я через них сам дойщик!.. Да ни за что в жизни!

До недавнего времени Чмок и сам так думал. Вся зона исповедовала определенные принципы, заразные даже для вольнонаемных. Хотя целоваться с женщиной не западло, но только с женой, а уж баловать языком с местом, из которого все страдальцы появились на этот свет, даже с женой — вина на мужике несмываемая!

Конечно, Чмок, имея неограниченную власть в зоне, не мог ею не воспользоваться. Хотя просыпающаяся душа и вопила ему о чистоте помыслов, а значит, и действий, но физическая составляющая победила. Начлагеря распорядился, чтобы новенькую Петерсон задержали после работы на сверхурочные, а потом разрешили воспользоваться душевой вне графика.

— И не торопите ее! Мы же не звери!

Вертухайки понимающе закивали, и в означенный час Иван Чмок, как римский патриций, тайно заглядывающий в женскую купальню, чтобы выбрать себе жену, таращил выпученным глазом в дырку душевой. Отверстие было проделано рукой человека, и было Чмоку известно, чья рука эта.

Согнувшийся буквой Г, он простоял возле дырки с полчаса, и чем дольше длилось его ожидание, тем шумнее становилось дыхание, а загривок взопрел так, что по позвоночнику, по ребрам к животу, неприятно щекоча, струились ручьи пота.

Она появилась, когда он уже не ждал…

Заключенная разделась по-солдатски быстро, так что представленной наготой Чмока будто под дых ударили. Поначалу его отшатнуло от дырки, а дальше он качнулся, будто хотел набок завалиться в нокдауне, затем, удержав равновесие, начлагеря вновь припал жадным оком к отверстию.

Если в голове Ивана Чмока и было представление о божественном женском теле, то оно было именно таким, какое сейчас умывала под лагерным душем мужеубийца Ирэна.

«Мадонна! Венера! — проносилось в голове. — Елена Прекрасная!..»

Но в этот момент созерцания мозг начлагеря отключился, как внезапно сгоревший телевизор. В организме сохранились лишь рефлексы одни. А неконтролируемые рефлексы лагерного кума были далеки от среднестатистических нормальных.

Уже много времени спустя Ирана рассказывала ему, что тогда сразу почувствовала наблюдение за собой. Но ей было совершенно все равно до того момента, пока Чмок не застонал за сколоченной из досок стеной.

Далее и вовсе произошло неожиданное. В дырку вдруг просунулся мужской детородный орган… Сначала она испугалась и отшатнулась к покоцанному кафелю, ударирившись спиной. Но картина стены, выкрашенной в белый цвет, с вяло торчащим из ее середины органом, была столь необычна, а по сути необычайно комична, что женщина даже улыбнулась. Она ничего не боялась, эта латышка Петерсон. Совсем голая, мокрая, прошлепала босыми ногами к стене, украшенной так необычно, так затейливо…

— Кто ж извращенец этот?

Ирэна, совершенно не ожидавшая от себя такого, вдруг щелкнула по висящей штучке пальчиком, а потом еще раз. За стеной раздался протяжный стон раненого тюленя, и о чудо! Штучка эта, орган вдруг стал на глазах латышки стремительно расти, заполняя всю окружность дыры. Он рос, ро-о-ос, превратившись почти в надзирательскую дубинку, а она все щелкала по нему тонкими пальчиками…

Чмок умирал.

С ним никогда такого не было. Он считал себя среднестатистическим самцом, а здесь казалось, что еще немного, и вырвет мужчина своим восставшим хозяйством стену.