Дмитрий Липскеров - Демоны в раю

Дома его ждала молодая жена с нерусским именем Ирэна. Он взял ее из колонии, сначала опекал в зоне — подкармливал, бельишко кое-какое подбрасывал ну и на работу непыльную определил, цех швейный возглавлять, а потом она ему благодарностью ответила, стала ласкать неженатого кума на досуге. У нее были рыжие волосы. Почти огненные… Когда Ирэна ублажала начальника, он смотрел, как огонь волос ее покрывает жирные ляжки его белых, с реками вен ног. От красоты и наслаждений сердце Чмока раздувалось до размеров бычьего и могло взорваться от высоких чувств и необходимости качать кровь в эротическом режиме… В такие минуты, да в общем-то и в остальное время, ему было все равно, что в деле Ирэны, говорящей на русском языке с акцентом, было записано, что она с расстояния двух метров выстрелила в голову своего мужа картечью. В толстой папке имелся снимок мужчины без головы.

Начальник не стремился выведывать у рыжей Ирэны подробности семейной жизни, был к златоволосой нимфе необычно для себя нежен, а потому имел по отношению к себе ответное чувство. Оно, это рыжее чувство, было совсем небольшим, крохотным, он это понимал, но пусть капля влечения — бесплатно, чем поток страсти за привилегии, рассуждал Чмок. Главный охранник «Зяблика» рассчитывал с течением времени превратить каплю в ручеек, а дальше… А дальше ему не требовалось, и ручейка достаточно. Он чувствовал себя Квазимодо, а про нес думал, как про Эсмеральду.

А потом, как-то на досуге, начлагеря прочитал книжку из лагерной библиотеки. «Всадник без головы» — называлась литература.

Вот и получалось у начальника, чтобы сохранить рыжую Ирэну, необходимо поправить здоровье — вылечить свое огромное тело-пушку. А здесь новый заключенный, в придачу зверь, вдруг вселил в него надежды. Может быть, совсем беспочвенные, но почему-то у Чмока в груди было чуть больше радости, чем накануне. Все его громадное естество хотело верить в лучшее, надеяться на чудо…

Дома он не стал делиться с женой о том, что собирается кардинально менять свою жизнь с помощью зека. Предусмотрительным был Чмок. Вдруг не получится, вдруг треп!.. Тогда она точно уйдет от него!

Перед тем как лечь спать одному, он, задыхаясь от бешенного сердечного бега, глядел в шелку ванной комнаты, как моется его жена Ирэна. Он так боялся потерять ее! Страшился более никогда не видеть ниспадающих на плечи рыжих волос, этих полновесных грудей с бледными ореолами сосков, по его мнению, похожих на летающие тарелки — НЛО, и рыжего солнца под животом, сияющего всегда по-летнему, в лучах которого хочется находиться вечность, а в конце ее этой вечности, совсем пропасть в рыжем естестве.

Она вытиралась махровым полотенцем, которое он подарил ей к Восьмому марта, трогала махрой и НЛО, и сияющее солнце, а его резиновая рука тянулась к низу своего живота, но была на полметра короче органа, которым хотелось сыграть в любовь. Закусив бесцветные губы, Чмок тихо скулил под дверью, а она, слушая это скулеж, отвечала:

— Вылечись, Ванечка!.. Трудись, дорогой!..

Он отшатывался от двери, любовь отливала от тела, и начлагеря метался по комнате, желая сотворить по отношению к жене какую-нибудь месть! Какую же?.. Какая мука!.. Его обычно не хватало на придумку, и он быстро успокаивался, особенно когда она появлялась из душа, — вся намытая, пахнущая земляничным мылом, в почти прозрачной комбинации…

Ирана поцеловала мужа в щеку и уже через несколько минут, казалось, крепко спала в соседней комнате, провернув замочек ключиком.

«Лечиться!» — твердо решил Чмок.

В эту ночь он долго не засыпал. Хотел было даже вернуться в колонию, чтобы тотчас выяснить, каковым методом его будет оздоравливать Ветеринар, но удержал себя… Негоже так раскисать… Чмок попытался повернуться на бок, а потом перевалиться на живот, представив себя молодым и стройным, но тотчас пожалел об этом, так как живот не выдержал тяжести тела, газы уплотнились и вышли наружу с такой мощью, что одеяло, которое укрывало его больное тело, взлетело ковром-самолетом к потолку, а потом спланировало на пол.

— Фу, Ванечка! — услышал он голос Ирэны. — Вылечись…

Иван Чмок возвратился на спину, а по его жирному лицу со свинячьими, горящими в ночи глазками, по щеке его скатилась большая человеческая слеза.

Он вспомнил, как шесть лет назад к нему явился замполит Рогов с пачкой дел на новеньких заключенных из женской части лагеря, вытащил из стоики одно и сунул ему.

Чмок открыл дело и тогда с совершенным равнодушием поглядел на черно-белую фотографию женщины с квелым лицом, выражающим покорность суке-судьбе. Пробежался глазами по печатным строкам, узнав, что за статья у бабы, получил информацию, что уголовница родом из Латвии, но что всю жизнь прожила в Ленинграде, работая в музыкальном театре в качестве оркестрантки-флейтистки. Затем на почве ревности застрелила мужа и была приговорена к восьми годам строгого режима.