Ольга Хмелева - Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек

-- Давай свою книжку, свет мой, давай! И коли дельное в ней написано, я первый твой помощник. Не откажу твоему делу и в слове своем, и в труде, и в лепте посильной.

Архип бережно вынул из-за пазухи "Наставление", подал книгу батюшке и ушёл от него совершенно счастливый. Дома он стал ещё усерднее мастерить большие оконные рамы, двери, столы и скамейки.

Дня через три зашёл к нему батюшка. На добром и умном лице его играла весёлая усмешка.

-- Ты это что же? Всё думаешь?

-- Не думаю, батюшка, а верую в Бога, да надеюсь на тебя и на добрую волю мирскую.

-- И веруй, ибо вера горами качает! А книжку твою я читал. Книжка хорошая. Проповедь я скажу и, даст Бог, доберусь до сердца крестьянского. Ну, а чтобы тебя на сегодня совсем порадовать, скажу тебе, что рамы ты сделал славные, хошь себе и не по нашему месту.

-- Да и правда, что сделаны они не по-здешнему. Нынче в Питере все такие делают; чтобы летом зимних рам не выставлять, так и зимние отворяются.

-- Благоразумно! И вот тебе первая моя лепта: недели через две поеду я в губернию к преосвященному и, коли дело моё у него сладится, привезу тебе стёкол на все твои летние рамы.

Архип схватил руку священника и горячо поцеловал её, а батюшка широким крестом благословил его седую курчавую голову.

В воскресенье Архип пришёл в церковь одним из первых. Всю обедню он чуть не со слезами молился Богу и трепетно ждал проповеди. И не пожалел же батюшка труда! Народ вышел из церкви, словно окрылённый духом, и тут же, не собирая сходки и не делая раскладки, порешили, что каждый привезет ради своих ребят сколько сможет соломы и пожертвует на лес. Архип ходил словно в чаду от счастья.

И сдержали православные своё доброе слово. Не прошло и двух недель, как на всё ещё завеянной снегом Катькиной даче лежали уже ворохи золотистой соломы, а возле неё груды крупного камня, который хоть и с трудом, а всё-таки удалось добыть из-под снега.

"Мир -- великое дело!" -- радостно думал Архип.

Вскоре он занял у батюшки денег, съездил в город и вернулся оттуда с ворохами толстых пеньковых ниток и ещё разных инструментов, задвижек, скобок и петель.

В феврале завернули такие морозы, что дух захватывало, и брёвна в домах лопались. Зараза приутихла. Батюшка первый показал людям, как выселить её из своих домов окончательно. Он перебрался с семьёй к бездетному пономарю, а в своём доме выставил и открыл все окна, одежду, постели и даже книги вытащил и разложил по двору и так оставил на четверо суток. Глядя на него, то же делали и мужики. После этого больных в деревне не было. Народ успокоился и уже без опаски ходил из дома в дом.

Живо сметили это шустрые, оставшиеся в живых ребятишки и стали забегать к своему одноглазому атаману. После несчастья, которое грозило каждому из них, бобылка стала к ним жалостливее и не гнала их вон. Архип читал и рассказывал им, но часто вспоминали они и подолгу разговаривали об умерших товарищах.

-- Да, вот как только сойдёт снег, пойдём к ним на могилки, -- сказал Архип. -- Нужно будет там всё прибрать да обделать... Я просил батюшку привезти мне из губернии семян. Дорожек к могилам наделаем, дёрном обложим, цветов насадим. Пусть видят душеньки их, что мы их здесь помним и любим. Нет хуже, ребятушки, как обидеть ребёнка бессильного, или человека умершего. Они ведь заступиться за себя не могут. А если живому обидно, что его не берегут, то ведь и мёртвому тоже.

И в самом деле, как только оттаяла земля, казаки-ребятишки забрали свои новые заступы и пошли с Архипом на кладбище, нарезали дёрну, сложили его над каждой могилкой высоко и аккуратно, словно стол, кресты поставили на эти столы в головах, а перед крестами накололи в дёрн согнутых в виде дуги прутиков, так что выходило вроде плетёной корзиночки, в которую и сажались цветы. Дня три проработали ещё и в лесу, выкапывая с корнями молодые деревья, которые Архип и посадил позади каждого креста, чтобы над могилкой тень была. Особенно хлопотал он над могилами Катьки и Дуняши.

-- Катька моя первая приятельница была, с неё и всё наше дело пошло, -- говорил он, смахивая слезу. -- Она моя учительница! А Дуняша за вас, ребятушки, и жизнь свою положила, и Анюту свою осиротила. Как же нам их не почитать и памяти их не беречь?

И каждое воскресенье, после обедни, ребятишки обходили с атаманом все могилки, молились Богу, обирали сухую траву и листья, подметали дорожки и уходили обедать со спокойным сердцем.