Джон Ирвинг: В одном лице

Поселить Джи в мужском общежитии означало бы подвергнуть ее большому риску; Джи нравились мальчики, но поскольку сама Джи была мальчиком, пытающимся стать девочкой, некоторые мальчишки определенно причиняли бы ей неприятности.

Никто и представить себе не мог — и в первую очередь я, — что Джи превратится в такую прелестную юную женщину. Несомненно, некоторые ученики в Фейворит-Ривер были в нее влюблены — гетеросексуалы, поскольку Джи была абсолютно достоверна, и геи, которым Джи нравилась именно потому, что у нее были член и яйца.

Мы с Ричардом Эбботтом по очереди брали Джи с собой в Заведение повидаться с Мартой Хедли. В свои девяносто миссис Хедли была для Джи кем-то вроде мудрой бабушки; она посоветовала ей не встречаться с мальчиками в Фейворит-Ривер.

— Оставь свидания до колледжа, — сказала ей миссис Хедли.

— Я так и делаю — все мои свидания в режиме ожидания, — сказала мне Джи Монтгомери. — Да и все равно мальчишки в Фейворит-Ривер для меня слишком незрелые.

Был, правда, один парень, который мне казался очень зрелым — по крайней мере физически. Как и Джи, он учился в выпускном классе, но он был борцом, поэтому я и взял его на роль вспыльчивого Тибальта из семьи Капулетти, сорвиголовы, по вине которого все и произошло. Да-да, я помню, что это давние раздоры между семействами в итоге стали причиной смерти Ромео и Джульетты, но ведь Тибальт послужил катализатором. (Надеюсь, Херм Хойт и мисс Фрост простили бы мне то, что я взял борца на роль катализатора.)

Мой Тибальт выглядел старше, чем все прочие мальчишки в Фейворит-Ривер, — он родился в Германии и все четыре года учебы входил в состав сборной академии. Манфред боролся в среднем весе; английский у него был правильный и очень отчетливый, но легкий акцент все же оставался. Я велел Манфреду не стараться скрыть свой акцент в «Ромео и Джульетте». Это было жестоко с моей стороны — сделать Тибальта борцом с немецким акцентом. Но, честно говоря, меня немного волновало то, сильно ли Манфред влюблен в Джи. (И я знаю, что Джи он тоже нравился.) Если и был в Фейворит-Ривер парень, храбрый настолько, чтобы встречаться с Джи Монтгомери — или хотя бы пригласить ее на свидание, — этим парнем, уже выросшим в молодого мужчину, был мой пылкий Тибальт.

В ту среду мы уже репетировали без подглядывания в текст — настало время для шлифовки и полировки. Репетиция началась позже, чем обычно; мы собрались в восемь вечера, потому что Манфред не успевал прийти раньше: он был на предсезонном матче где-то в Массачусетсе.

Я пришел в театр ближе к нашему обычному времени репетиций, примерно к семи часам — и, как я и ожидал, большинство моих актеров тоже явились раньше. К восьми часам мы все ждали только Манфреда — моего воинственного Тибальта.

Мы болтали о политике с Бенволио, одним из моих гомосексуальных актеров. Он был активистом школьного ЛГБТК-сообщества, и мы обсуждали нового губернатора Вермонта, демократа, «нашего защитника прав гомосексуалов», как раз говорил мой Бенволио.

Неожиданно он оборвал себя:

— Совсем забыл сказать вам, мистер Эй. Там какой-то парень вас ищет. Он спрашивал о вас в столовой.

Тем вечером я как раз заходил в столовую, чтобы наскоро перекусить, и там мне тоже сообщили, что какой-то парень спрашивал, где меня найти. Мне сказала об этом юная женщина с английского отделения — чем-то похожая на Аманду, но все же не Аманда. (К моему облегчению, Аманда покинула академию.)

— Какого примерно возраста? — спросил я молодую преподавательницу. — Как он выглядел?

— Моего возраста или чуть постарше — симпатичный, — сказала она мне. Ей на вид было лет двадцать-двадцать пять.

— Сколько, по-твоему, ему лет? — спросил я моего юного Бенволио. — Как он выглядел?

— Под тридцать, вроде того, — ответил он. — Очень красивый — как по мне, очень привлекательный, — сказал он, улыбаясь. (Я подумал, что это отличный Бенволио в пару к моему Ромео с коровьими глазами.)

Мои актеры подтягивались к сцене — некоторые поодиночке, другие по двое и по трое. Если бы Манфред вернулся с матча пораньше, мы могли бы уже начать репетицию; большинству ребят надо было еще сделать уроки — им придется засидеться допоздна.

Вот пришли и монахи, брат Лоренцо и брат Джованни, и мой услужливый Аптекарь. А вот и две мои болтушки — леди Монтекки и леди Капулетти. И мой Меркуцио — всего дишь десятиклассник, но длинноногий и талантливый. Этот мальчик обладал всем необходимым обаянием и отвагой для роли славного, но обреченного Меркуцио.