Анна Зегерс - Доверие

Утром, уходя на работу, Элла была вялой и неповоротливой. Хейнер, угрюмый и безразличный, старался не смотреть на нее.

Вечером он сказал:

— После десяти зайдет Бернгард. Возможно, с кем-нибудь из своих друзей. Свари кофе в большом кофейнике, а я принесу водку и какую-нибудь закуску из столовой, и ложись спать. — Это звучало благожелательно, но Элла подумала: воображаю, какое здесь утром будет свинство. И зачем он их сюда приводит? Шли бы лучше все к Дросте.

Хейнер поел, вздремнул и куда-то ушел. Вернулся запыхавшийся с сигаретами, водкой, хлебом и колбасой. Принес даже пакетик кофе. Голос его звучал повелительно, когда он сказал:

— Свари-ка нам кофе, да покрепче. Можешь уже ставить на плиту. Они придут прямо с завода. А ты ложись, не стесняйся.

Элла подумала: если дальше так пойдет, он не даст мне денег на хозяйство. А мне надо вносить за колясочку. Обермюллерша из любезности согласилась получать по частям.

Она ничего не хотела говорить, но у нее вдруг вырвалось:

— На что же ты тратишь деньги, Хейнер, нам ведь надо вносить Обермюллерше.

Хейнер не разозлился, миролюбиво сказал:

— Не беспокойся. Мы разделим между собою расходы, да и стоит-то такой вечер пустяки.

Элла промолчала. В голове у нее пронеслось: они, видно, часто встречаются. Зачем? А может, и лучше, если они сидят у меня на кухне, а не в трактире у Дросте?

Она все приготовила и легла в постель. Вскоре до нее донесся знакомый голос Бернгарда. Потом голос Улиха. Ему отвечал другой, тоже не раз слышанный голос, но чей, она сейчас не могла припомнить. Хейнер на них зашикал. Они стали говорить шепотом. Очень мило с их стороны. В полусне Элла подумала: тот, что пришел последним, кажется, живет у Эндерсов. Но имя его вспомнить не могла. И заснула.

Следующим вечером в квартире у них было тихо и чисто, Хейнер в самом мирном настроении ел приготовленный Эллой вкусный и обильный ужин. Он тщетно ждал ее вопросов. И наконец начал сам:

— Ты не беспокойся, деньги у тебя будут. Или ты вообразила, что я их пропиваю?

— Нет, — отвечала Элла, — кроме того, я хоть и быстро заснула, но кое-что все-таки слышала из ваших разговоров.

— Бернгард совершенно прав, — с горячностью сказал Хейнер, наконец-то настал миг, которого он ждал, чтобы облегчить свое сердце. — То, за что мы раньше получали солидные премии, теперь объявляется нормой для всех. Мы с Бернгардом попали в нелепое положение. Нас чуть ли не подстрекателями считают. Раньше это называлось «выполнить и перевыполнить», что ж, мы со своей задачей справлялись, работа у нас в руках так и горела, а теперь эту же норму каждый должен выполнить.

— Ну и как, выполняет? — спросила Элла.

— Да, раз его заставляют. Ему ведь ничего другого не остается.

— У нас то же самое происходит, — отвечала Элла. — Конечно, на электроламповом речь идет не о непосильном труде, у нас все помельче, но вопрос так же остро поставлен. Ты же знаешь, я всегда была в хороших отношениях с нашими женщинами. А теперь они перешептываются, когда я прохожу, палец ко рту прикладывают, не надо, мол, чтобы Элла слышала, она любимица Альвингера, а он на побегушках у властей, вот что это значит, ты понимаешь? И в какой-то степени они правы. Альвингер часто говорит, что самый трудный период у нас уже позади. И нельзя нам больше бросаться деньгами, теперь надо строить настоящую, мощную промышленность.

Хейнер перебил ее:

— Кому это «нам»? Что значит «бросаться»?

— Нам? Ну, нам всем. Тебе. Бернгарду. Мне. Всем, кто живет в нашем государстве.

— Кстати о государстве. Я, например, не знаю, на что идет доход с нашего завода. Твой Альвингер хвастливо говорит «мы», а что он под этим подразумевает? Что Бернгард будет выдавать больше продукции и сможет купить себе мебель? Квартиру он наконец получил, вот и есть у него четыре голые стены. Ты любимица Альвингера, какой тебе от этого толк, что ты можешь себе купить? А уж как ты последнее время скряжничаешь. Раньше у тебя всегда бывали какие-нибудь обновки, даже в худшие времена. Ты всегда выглядела нарядной. Правда, у тебя сейчас имеется отговорка, в этом году тебе новых платьев не нужно.

Хейнер сейчас впервые намекнул на ребенка, которого они ждали.

Элла ничего не ответила, поспешила подавить даже мысль, шевельнувшуюся в ней. Ее долг — щадить своего ребенка. Она чувствовала — еще одно слово, и домашнего спокойствия как не бывало. Это взволнует меня, думала она, и повредит маленькому.

В последующие недели Хейнер уже не сидел дома со своими друзьями. Может быть, потому, что выяснил — Элла слышит больше, чем им того хотелось. Если Хейнер вовремя не приходил домой, Элла, как всегда, отправлялась к Эндерсам. Там ей все были рады. Прямая, как свечка, сидела она за столом, и горделивая улыбка не сходила с ее лица.