Анна Зегерс - Доверие

Тони вскочила. Не оглядываясь, стала карабкаться вверх по самому крутому склону. На опушке леса, тяжело дыша, она опустилась на землю. Внизу лежал Коссин. Хейнц появился через две минуты. Сел рядом с ней. Она обвила свои колени руками, скрестив пальцы.

Он сказал:

— Пойдем-ка в Пфаффендорф, выпьем чего-нибудь. А может, там и поесть что-нибудь найдется.

Солнечные блики играли на дорожке. Хейнц и Тони шли молча. Иногда они останавливались, прислушивались к птичьим голосам, стараясь распознать их. Они даже плечом не касались друг друга, словно струя холодного воздуха их разделяла.

Тони старалась навести порядок в своих мыслях. До сих пор она слышала только о своекорыстных дурных людях, стремившихся «туда», о замешанных в преступные дела или желавших нажиться. Но Хейнц был не таков, какая уж тут корысть, если он каждый пфенниг старался сберечь для матери.

Садик при трактире в Пфаффендорфе выглядел опрятно и привлекательно. И народу в нем было уже порядочно. Этой весной людям, видимо, впервые довелось спокойно посидеть на открытом воздухе. Вдруг чей-то голос крикнул:

— Тони! Хейнц!

Тони и Хейнц были удивлены не меньше, чем компания, что сидела за одним из столиков. Улих, обнимавший красивую, хорошо одетую девушку, никому здесь не известную, которая строила из себя таинственную незнакомку; Хейнер Шанц со своей женой Эллой — беременность ее была уже очень заметна; приятель Хейнера Бернгард с молодой женой. Наверно, это Элла радостно крикнула «Тони!», она чувствовала себя одинокой среди этих людей. Да и Тони очень обрадовалась нежданной встрече с Эллой.

Элла смотрела на нее с грустной нежностью.

— Как тебе идет синий цвет. Я тебе и костюм отдам. И сама его перешью, если еще успею.

Тони покраснела от радости. Шутка ли, у нее еще никогда не было костюма. Но ответила:

— Почему ты не сохранишь его для себя, Элла? Потом пригодится.

— Потом мне все будет неинтересно, — возразила Элла. — Да с меня хватит и того, что останется.

Мужчины между тем отсели за другой столик. Словно тот был тесен для всех и пиво не уживалось с кофе и лимонадом. Но Хейнц еще раз подошел к Тони:

— Какой ты хочешь торт? С кремом или с орехами?

— Нет-нет, я не хочу сладкого, — поспешила сказать Тони. Он было попытался ее уговорить, но ничего у него не вышло, и он вернулся к мужскому столу.

Элла подробно описала свой костюм, хотя Тони не раз его видела. Тони слушала ее и одновременно Улиха, говорившего:

— Я бы теперь сам себе надавал по заднице за то, что доказывал им, как много человек может успеть, если будет работать не покладая рук.

Бернгард подхватил:

— Янауш, конечно, дрянь. Но тут он прав. Разве это не чистое жульничество — то, что они с нами проделывают? Ну скажите на милость, что за разница между бентгеймовским секундомером и, — он заговорил голосом Штрукса, — технически обоснованной рабочей нормой? Все подсчитано до точности, даже для моей ремонтной мастерской, не говоря уж о тебе, Хейнц.

Элла пообещала Тони еще две, нет, три блузки. Она, казалось, захмелела от собственной щедрости. Глаза ее сияли. Вялости, неповоротливости женщины на сносях как не бывало.

— И темно-красное, выходное, я тоже тебе отдам. Как же оно тебе пойдет, девочка моя!

Тони, обеспокоенная видом Эллы, всем ее поведением, попыталась ее утихомирить:

— Но, Элла… — и в то же самое время услышала ответ Хейнца:

— Ясно. У нас то же самое. Гербера Петуха не трудно будет привлечь на нашу сторону…

Хейнер Шанц мрачно, как всегда, буркнул:

— Твой Гербер, пожалуй, из самых худших…

— Почему? — перебил его Хейнц; ему вдруг стало обидно. — Он ведет себя вполне порядочно с товарищами по работе.

— Вы слышите? — воскликнул Бернгард. — Он всю молодежь перепортил. До того вас довел, что вы уже и словечка «солидарность» не понимаете, все вам чепухой кажется.

— Нет, меня Гербер не испортил, — воскликнул Хейнц. Элла и Тони за соседним столиком навострили уши. Голос у Хейнца, когда он волновался, становился пронзительным. — Он наслушался всякой всячины там, в России… Поверил, что их старик был самым великим человеком всех времен и что если мы, мол, вкалываем, то ведь народное предприятие — наша собственная собственность…

Кто-то, вероятно, толкнул Хейнца под столом, потому что он вдруг умолк. Они пригнулись, чтобы можно было говорить потише. Элла заметила, что ее Хейнер, точь-в-точь как дома, смотрит в рот Бернгарду. Она вдруг поднялась.