Анна Зегерс - Доверие

— Вот Тони, о которой я тебе рассказывал.

Мать печально улыбнулась. Из вежливости она опустилась на скамейку и поблагодарила Тони. Но вскоре, силясь подавить боль, ее терзавшую, встала и оперлась на руку сына. Он бережно повел ее обратно.

Выйдя из ворот больницы, Тони и Хейнц несколько минут шли молча. Мост они переходить не стали. Без всякой цели поднялись на холмы. Дошли до лесного заповедника; ряды молоденьких деревьев, посаженных на выжженной и потом перепаханной земле, тянулись до большого леса, который пощадила война. Сосны крепко вцепились корнями в разворошенную боем почву. В домике лесника, рассказывала Тони, окопались эсэсовцы. Она показала ему и солдатскую могилу. Под сосной на залитом солнцем обрыве — крохотный холмик, увенчанный стальной каской.

Задумчиво поднимались они в гору. Но скоро отогнали от себя мысли о смерти, неведомой им в бою и знакомой в больнице. Им хорошо было вдвоем среди запаха сосен, разогретых солнцем, вечным и неизменным. Хейнц все еще не освободился от больничных впечатлений. Сегодня впервые, выйдя оттуда, он не оставался один со своими горестными мыслями. Он держал руку Тони в своей руке.

— Ты знаешь, — сказал Хейнц, — я всегда стараюсь ее утешить, говорю, будто врач уверен, что она выздоровеет, но я-то знаю, что она и трех месяцев не протянет.

— Твой отец убит на войне? — спросила Тони.

— Нет, разве Томас ничего тебе не рассказывал? — И прикусил язык, зачем он назвал это имя. Но все же подумал: Томас порядочный человек. Лишнего слова не говорит. Он быстро продолжал: — Мои родители в разводе. Мать ждала отца, покуда он воевал. Но он попал в плен к американцам, кажется, это случилось в Регенсбурге. Те, так, во всяком случае, тогда говорили, продали его французам. Не знаю, так это было или нет, но отец очутился в лагере военнопленных во Франции. Ему там туго приходилось. Но мать была рада. Как-никак жив! И вдруг через два года после войны его выпустили. Мать, брат и я все время переезжали с места на место. И тут мы как раз обосновались в Коссине. Приехал отец. Но лишь затем, чтобы сказать матери, что он к нам не вернется. У него уже была другая жена во Франкфурте. Старший брат уехал вместе с ним. Вот как все у нас обстоит. А теперь скажи сама, могу ли я оставить ее одну?

— Конечно, нет, — воскликнула Тони.

Они сели на сухую, выжженную солнцем траву и стали смотреть через реку — на равнину, простирающуюся до невысокой горной гряды. Они чувствовали, что принадлежат друг другу, руки их были сплетены, сокровенные мысли высказаны.

Хейнц, стремясь решительно все выложить Тони, возбужденно продолжал:

— Отец часто пишет мне, и брат тоже. Мать ничего не знает об этом. Я ведь все равно останусь с ней. До последней минуты. И только когда ее не станет, поеду туда.

— Туда? — удивилась Тони. — Зачем?

Да, эта девушка имеет право на его доверие.

— Мне здесь не по душе. И я заранее знаю: там мне будет лучше. Там я сумею наладить свою жизнь. Отец поддержит меня поначалу, я в этом убежден.

— Но как же ты уедешь отсюда? — спросила Тони. И сложила обе руки на коленях. — Ты здесь учился в школе. Теперь занимаешься по вечерам на эльбском заводе, а работаешь в Коссине.

— Ну и что с того? — удивился Хейнц. — Живи я в другом городе, я бы учился в другой школе. А учиться дальше у меня только там и будет возможность.

Поскольку Тони упорно молчала, ему на ум пришло самое главное.

— Ты и я — мы одно целое. Ты поедешь со мной. Тебе будет хорошо, всегда.

Тони покачала головой.

— Не думаю. Но даже если так… Жить там — нет, это не для меня.

Хейнц поближе придвинулся к ней, обнял ее за плечи. Убежденно проговорил:

— Ты же не знаешь тамошней жизни. Ты ее и не нюхала. Когда ты будешь там, ты поймешь, о чем я говорю.

Тони тихонько пробормотала:

— Да. Правда, я ее не знаю. — Она задумалась. Потом продолжала, нерешительно подыскивая слова: — Я только людей знаю, которые там побывали, и таких, которые сейчас там. Ноуля, первого мужа Лены, я знала хорошо. И Бехтлера тоже, между ними был тайный сговор.

— Но у меня же все по-другому, — крикнул Хейнц, — как ты можешь сравнивать! Я не из-за денег хочу туда ехать. Там и только там у меня будет то, что мне всего важнее… — Он запнулся. Схватил Тони за руки. — Но я хочу всегда быть с тобою. А все еще так неопределенно! Обещай мне никому не говорить о том, что я тебе сейчас сказал.

— Конечно, никому не скажу, — ответила Тони и вынула свои руки из его рук. Она мучительно искала необходимое ей слово. Но на ум шли только неумные, затасканные слова. А Хейнц, он ведь был умен. И слова, которые, он сейчас скажет, ни у кого не будут позаимствованы.