Анна Зегерс - Доверие

— Да, — продолжал ей рассказывать Герберт все на той же скамье над Майном, — но когда я наконец живой явился из французского лагеря в Штаты, сестра вскоре умерла. Я с трудом перебивался. Время от времени что-то писал. Только теперь я смог сдержать свое обещание. Теперь я написал все, как было, независимо от того, захочет Барклей это напечатать или нет.

Когда Эриберто сказал: «Передайте привет моей сестре, если уйдете отсюда живыми», то и немец, которого звали Рихард, попросил: «Если вам это удастся, а мне нет, передайте привет моей матери. Скажите, что я остался таким, как был».

Тогда и третий, Роберт, молчаливый человек, сказал: «Если мне не повезет, а тебе, Рихард, повезет, передай привет учителю Вальдштейну. Да, нашему старому учителю Карлу Вальдштейну, если ты его не забыл. Ты удивляешься, что я вспомнил о нем. Но я тебя нередко удивлял. Я это заметил. Ты никогда мне полностью не доверял. Я сейчас объясню тебе, почему я привержен к учителю Вальдштейну больше, чем к кому-либо другому из людей.

Как я мальчишкой попал в нацисты, ты знаешь, как я ушел от нацистов — ты знать не можешь».

Элен, хоть и помнила это место, затаив дыхание вновь перечитала его. Потом энергичным движением выключила свет. Если она хоть часа два не поспит, ей не сладить с работой, которую завтра принесет Гросс. Работа эта непривычная и потому трудная.

Засыпая, она подумала: Главных героев этой книги, наверно, уже нет в живых. Но если они и живы, я никогда никого из них не встречу. И все-таки благодаря этой книге я связана с ними крепче, чем с теми, кого я знаю или кого мне предстоит узнать.

Месяц или два спустя в кабинет Эугена Бентгейма в Хадерсфельде вошел Хельмут фон Клемм.

Эуген довольно холодно сказал:

— Кастрициус просит вас завтра к нему приехать. Не в Таунус, на рейнскую виллу. Он хочет поговорить с вами.

— Со мной?

— Да-да, с вами, он уже несколько раз звонил.

Хельмут не мог себе представить, о чем хочет говорить с ним старик. Свои последние приключения в восточной зоне Хельмут уже неоднократно рассказывал Бентгеймам. А Кастрициус не такой человек, чтобы выслушивать старые басни. Да и времени с тех пор прошло немало. Много чего случилось в мире. Берии давно нет на свете. Вначале на место Сталина сел некий Маленков. За ним другой: Хрущев. Но зачем Кастрициусу знать мнение Хельмута о Берии, или о Маленкове, или о Хрущеве? Так или иначе, старик хочет говорить с ним, и как можно скорее.

Эуген Бентгейм облегченно вздохнул, когда Хельмут закрыл за собой дверь. Он его терпеть не мог. Отец утверждает, будто он им нужен. Но как только я стану хозяином, я уж найду повод его вышвырнуть. Это выродок, мерзкий последыш моего убитого брата Отто.

На этот раз, правда, старик Бентгейм гневался на Хельмута, как будто тот был виноват, что на Востоке дело не выгорело. Похоже, кто-то переоценил свои возможности.

Кастрициус же считал, что Хельмута фон Клемма вполне можно приспособить для разных дел.

На следующий день он сказал ему:

— Вы, по-моему, еще на себя похожи. Впрочем, вы сравнительно молоды. Хотя военных лет и вам со счетов не сбросить.

— Вы забыли, коммерции советник, — ответил Хельмут, — что я заявился к вам сразу после войны и, кстати сказать, последовал вашим весьма недурным советам. В последний раз я был у вас на масленице и вместе со всеми гостями поехал в Бибрих, где, к сожалению, произошло несчастье с вашим зятем.

— Верно, верно, — кивнул Кастрициус, — но тут вашей вины нет.

— Не во всем же есть моя вина.

— Но кое в чем, Хельмут, и даже во многом. Теперь я велел позвать вас, чтобы найти применение вашей энергии. Вы опять будете в чем-то виновны. Но, с другой стороны, и позабавитесь.

Хельмут навострил уши. Есть и пить ему не хотелось. Он не притронулся к блюдам, которые поставила перед ним Гельферих, сохранившая к нему теплое чувство. Он не смотрел и на мостки, где были привязаны лодки. Не замечал каштанов на берегу. К пейзажам, не требовавшим его вмешательства, он был равнодушен.

— Дом, в котором мы находимся, — сказал Кастрициус, — мне милей всех прочих мест на свете. Здесь я когда-то был счастлив. Собственно, я и сейчас более или менее счастлив. Не безумно, как прежде. Зато довольно прочно, не то что на небесах. Ведь господь бог и сам не знает, есть он или нет его. Но уж, во всяком случае, у него нет каштанов, нет и лодок на озере. Так вот, я долго не протяну и не желаю, чтобы после меня кто-нибудь жил здесь. Ни за что. Даже моя дочь Нора, прежде всего она с ее свитой, чего я ей тогда уж не смогу запретить.