Владимир Кулаков - Последняя лошадь

– Почему? – среди начинающих акробатов-прыгунов обозначилось шевеление.

– Во время ваших прыжков всё время будет тянуть в одну сторону, перевешивать…

– Да ладно! – искренне удивился один из представителей этого жанра. Аудитория в очередной раз взорвалась смехом.

– Всё, напоминаю, на восточном фронтоне Парфенона находится скульптурная группа «Три Мойры», с этим и идите в жизнь, то есть на свои репетиции. Урок окончен. Жарких, Щеглов, задержитесь, с вас зачёт…

Педагог по эквилибристике Зиновий Бонич Гуревич был закреплён за студентами из Арабской Республики Египет. Сейчас он подправлял стойку на руках одному из них. Египтянин стоял на специальных деревянных кубиках, покряхтывая и пыхтя, силился выполнить то, что от него требовали.

– Али! Тянись вверх! Ещё! Носки! – словами и жестами Гуревич пытался как можно доходчивее объяснить необходимое.

Мохаммед, другой его ученик, стройный невысокий красавец с бронзовым отливом кожи, репетировал тут же, стоя на голове. «Копфштейн» он готовил для работы в воздухе на штейн-трапе.

– Мохаммед, дорогой, не разбрасывай ноги, строже, меньше движений!

Гуревич считался выдающимся мастером в своём жанре. Написал об этом несколько книг. Человеком был образованным и интеллигентным. Обожал своих учеников, те, в свою очередь, не чаяли души в учителе.

Чуть поодаль от своих земляков репетировал Абдель Мóхсен. Он выбрал жонглирование и теперь принадлежал команде Земцева. Фирс Петрович придумал номер, близкий к восточному фольклору, и теперь Мохсен с утра до вечера жонглировал бубнами: катал их по рукам, плечам, через голову. Уже начал осваивать жонглирование пятью предметами. Они пока не слушались, падали. Он что-то шипел про себя, но не сдавался.

Мохсен, которого Земцев звал, не мудрствуя лукаво, Максимом, был человеком забавным! На голове у него росла огромная шапка мелко вьющихся волос. Из-за этого он напоминал этакий тёмно-каштановый одуванчик. Роста был выше среднего. На кривоватых от природы ногах двигался угловато, враскачку. Сверкая чёрными маслинами глаз, постоянно улыбался, даже когда для этого не было причин. В перспективе явно вырисовывался номер с комическим персонажем.

Студенты из Египта уже сносно говорили по-русски, быстро прогрессируя в освоении языка. В этом им с большим удовольствием помогали все кому не лень. Их речь теперь являла собой синтез ранее заученных русских фраз, крепко подкорректированных студенческой жизнью в общежитии, с элементами лексикона торговок Тишинского рынка, вкраплений блатной фени и лучших шедевров шахтёрского мата. Педагогам то и дело приходилось деликатно объяснять египтянам. чего стоит говорить, а чего нет, и почему.

Гуревич сейчас как раз занимался именно этим в окружении своих учеников. Беседа шла тихая и несколько напряжённая. Зиновий Бонич пытался объяснить значение очередной египетской скабрёзности, краснел, то и дело перебивал себя словами: «Как бы это вам попонятнее перевести?..»

Фирс сидел за барьером манежа в свой любимой позе Наполеона, положив вечно ноющую ногу на соседний стул.

– Максим, когда катаешь предмет через голову, отведи локоть. Па-аш, покажи!

Пашка взял бубен и прокатил через свою голову.

– Бестолковый! Прижимай кисть ближе к виску. Локоть повыше. Вот та-ак! Теперь он пусть попробует…

Мохсен сходу повторил, что показал Пашка. Тут же стал отрабатывать, чтобы закрепить. Трудолюбием он отличался завидным. В этом плане египтяне были молодцы.

Зиновий Бонич, когда репетировал с Мохаммедом и Али, старался как можно тщательнее подбирать слова, выговаривая их чуть ли не по буквам. В углу Земцева особенно не церемонились – некогда, жонглирование – дело быстрое.

– Фирис Петровись, посмотрите! – Мохсен показал отрепетированную комбинацию. Затем следующую. Через несколько минут ещё одну. Он то и дело обращался к Земцеву со своим «Фирис Петровись».

Пашка отозвал Мохсена в сторону и начал тихо объяснять, что, мол, имя Земцева тот произносит неправильно. Он, конечно, терпит, но обижается.

– А как правильно?

– Аферист Петрович!

Пашка на всякий случай отошёл подальше. Через какое-то мгновение Мохсену захотелось блеснуть знанием настоящего имени Земцева, что он подчёркнуто громко, разборчиво и с радостью в голосе осуществил:

– Аферист Петровись! Посмотрите!..

В углу Гуревича замерли, на манеже воцарилась тишина. У Земцева глаза полезли на лоб.