Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

Между тем на окраине, в средневековых трущобах, мы оказались на одной из улочек и остановились, пораженные смиренным великолепием.

Снег густо засы́пал здесь все и превратил в безмолвную сказку. Казалось, одним неосторожным движением можно разрушить это хрустальное, хрупкое творение тишины. Стены как будто поднялись, увенчанные снежными навершиями, и узкий извилистый проход между ними обозначился с первозданной, восточной своей живописностью. Ветви деревьев, нависая с разных сторон, образовали естественную галерею, сквозь узорчатые своды которой поблескивали в черном небе яркие звезды. Переплетение света и тьмы создавало ощущение таинственной ирреальности открывающихся перспектив. Там и сям в глубине улочки вдруг оказывался выхваченным из тьмы какой-нибудь участок стены с полуразрушенным входом или старое кряжистое дерево, растущее из заброшенного колодца…

Мы вступили в это волшебное царство с благоговейным трепетом, восхищенные тем, как Жизнь способна преобразить даже оскал смерти в радостную, светлую улыбку Творения!

«Господи! Каково же величие Твоей Красоты, — думалось мне тогда, — если и внешнее, мимоходящее проявление ее способно так легко растопить, покорить огрубевшее сердце?!»

Мы шли по улице, которая должна была растаять, исчезнуть с лица земли так же, как исчезли уже, канули в Лету многие народы и царства; но красота, породившая их, оставалась все той же, неизменной, и эта красота (о чудо!) была не где-нибудь в дальней, чужой стороне, но с нами — смешными, нелепыми оборванцами, и… как же это все возможно забыть?!

Наступил последний день моего пребывания в монастыре. Это было уже дней за десять до Пасхи. С утра мы отправились (опять же с Максимом) на поиски пещерного города Тепе-Кермен. Никто из нас там никогда не был, и потому пришлось изрядно поплутать, прежде чем мы его обнаружили. Поплутать — это еще мягко сказано. Мы бродили полдня какими-то полями, перелесками и деревнями, напоролись в ущелье на секретную военную часть с колючей проволокой и автоматчиками на вышках. Выбравшись на дорогу, угодили в объятия начальника этой части, который (к нашему счастью, навеселе) возвращался в машине со своим окружением из Севастополя. Разговор был примерно следующий:

— Эй, страннички, стой, раз-два! Ну-ка, сюда подойдите. Кто такие?

— Да мы… вот… из монастыря. Город пещерный ищем.

— Стоп. Какой такой монастырь?

— Православный. Свято-Успенский Бахчисарайский скит.

— Православный?.. Хм. Русский?

— Кто?

— Да не кто, а что. Монастырь ваш русский?

— Да.

Тут глаза у полковника потеплели, и он, только что не расцеловав нас с отеческой нежностью, отпустил благополучно на все четыре стороны. Бывают же чудеса в жизни!..

Однако время уже было послеобеденное, и мы, полюбовавшись на гору с ее пещерами издали, со стороны, пустились в обратный путь. Сейчас я уже знаю, что вся дорога от монастыря до Тепе-Кермен занимает не более часа, но в тот день мы потратили на наши плутания часов восемь и возвращались, едва волоча от усталости ноги.

В монастыре царило непривычное и настораживающее оживление. Я встретил людей, незнакомых мне, но ведущих себя свободно, чтобы не сказать развязно. Оказалось, это какие-то симферопольские приятели… близкого знакомого… лучшего друга… кого-то еще… Словом, началось.

Возглавлял эту вольницу известный мне по рассказам Юра Афганец — свой в доску парень, но с совершенно разболтанной, неуравновешенной психикой, самодур, не признающий над собой никаких авторитетов. То он играл на дудочке и возился с детишками, то вдруг напивался или накуривался до бесчувствия, то безо всякой заметной причины бросался в драку или начинал проповедовать какие-то совершенно бредовые идеи…

Я лежал, отдыхая, на кровати, когда в комнату в сопровождении девушки без стука ввалился Юра, стал на пороге, окинул критическим взглядом всю нашу обстановку и вдруг заявил: «Ну что… Я думаю так: если у вас были вши — значит вы сами вшивые люди». И все это без тени смущения, с категоричностью, не допускающей возражений. И дальше в том же духе…

Не вдаваясь в подробности и не желая никого осуждать, я только скажу, что причиной поражения нашего духовного «десанта» явились панибратские, вольные отношения с лютым врагом в лице всевозможных мирских соблазнов. Слишком часто в монастырь стали наведываться какие-то ново- и староиспеченные «друганы», «корешки» и «брателлы» из местного и окрестного контингента, которым мы в духовном отношении не могли ничего дать, но которые зато очень легко вызывали к жизни наши уснувшие было греховные слабости, наклонности и пороки…