Владимир Царицын - Его турецкий роман

Так он думал, но сказал другое. Просительно сказал:

- Расскажи…, пожалуйста.

Наверное, Станислава поняла, что переборщила. И стала рассказывать Пругову о сыне. Сначала скупо и без подробностей, потом увлеклась и принялась рассказывать все. О том, как быстро Серега освоил английский язык, о том, как он прекрасно учился в колледже, о его друзьях и увлечениях, о его подружке, которая почему-то не спешит официально оформить их с Серегой взаимоотношения. О том, какой он хороший бизнесмен, что у него получается все, за что бы он не брался.

Станислава была прекрасна в эти минуты, как и любая женщина, рассказывающая о сыне, особенно, если есть, чем хвалиться. Стася так увлеклась, что забыла, кто перед ней. Но вдруг вспомнила. И замолчала, оборвав свой рассказ на полуслове.

Вторую попытку встретиться с сыном Пругов совершил этой весной, через две недели после похорон отца, Серегиного деда.

Они сидели в кафе вдвоем. Сергей говорил по-русски, но с заметным акцентом. Все-таки, из двадцати восьми с лишним лет почти двадцать он прожил в Америке. Он мало рассказывал о себе, только основные факты его своей не слишком большой биографии. Эти факты Пругов уже знал, их ему сообщила Станислава еще шесть с лишним лет назад. Из последних событий Серега рассказал лишь то, что Джон собирается вскоре сложить с себя полномочия генерального директора фирмы "Ставр и сын" и возложить их на него. И тогда у него времени свободного не станет вообще. И выразительно взглянул на часы. Потом попросил

Пругова рассказать о себе. Только для того, чтобы разговор продолжился. Пругов стал рассказывать о своей жизни и вдруг понял, что рассказывать-то особенно и нечего. Ну, писал, изредка выезжал куда-нибудь, по стране или за границу, потом возвращался и снова садился за компьютер. Серега слушал, усиленно демонстрируя, что ему это интересно, а сам, наверное, думал о чем-то другом. А потом вдруг сказал:

- Извини, папа, я не смогу тебя проводить в гостиницу. Прямо сейчас должна прийти Кити. Мы летим на Кубу.

- Конечно, я понимаю, сынок. - Пругов сделал вид, что все нормально, и он совершенно не обиделся. - По делу или отдохнуть?

- И то, и другое. Будем совмещать полезное с приятным. Кажется, это так говорится? Прости, я стал забывать некоторые выражения и обороты русской речи.

- Кити…, это твоя девушка?

- Мы решили по возвращению с Кубы заключить контракт.

- Прости, не понял…

- Мы решили узаконить наши отношения. Кити должна родить в конце октября.

- То есть, ты хочешь сказать, что в октябре я стану дедом?

Сергей как-то странно на него посмотрел и промолчал.

Кити пришла через минуту. Будущая невестка Пругову не понравилась.

Он вернулся в Россию усталым, больным и совершенно опустошенным.

Только теперь он совершенно четко осознал: он один, и так, одному, ему придется прожить до самой смерти. В октябре у него родится внук.

Или внучка. Ну и что? Он все равно один. Поехать в Америку? Зачем?

Кому он там нужен? Съездить, посмотреть на потомка? И снова вернуться, чтобы еще острей ощутить свое одиночество.

До встречи с сыном Пругов жил один и ничего не хотел менять в своей жизни, он привык так - без любви, но и без лишних проблем. Ему нравилось жить одному. Ему нравилось, что никто не нарушает его покой, не мешает ему работать и не лезет в душу с ненужными вопросами и расспросами. Женщины были, а как без них совсем? Ведь он мужчина. С некоторыми ему было интересно разговаривать о себе и о своих книгах, с некоторыми - о всяких пустяках. С некоторыми он вообще практически не разговаривал. Женщины появлялись и исчезали незаметно и безболезненно. В основном, они первыми принимали решение расстаться. И уходили. И становились прошлым. Пругов не удерживал их. Он погружался в работу, а когда на горизонте появлялась очередная поклонница его таланта, он не задумывался над вопросом - а может это любовь?…Наталья. Она стала для Пругова привычкой, вредной привычкой, с которой уже давно следовало покончить. Наталья приходила к нему, навешав мужу на уши порцию разваренной лапши и

Пругов, вздохнув, выключал компьютер и занимался с ней любовью, словно исполнял за Наташкиного мужа его обязанности. И в этом не было ничего возвышенного. Была привычка и привычный оргазм. Женщины не оставляли следа в душе Пругова. Но ведь и они сами вряд ли помнили Пругова всю свою жизнь.

Мысли об одиночестве иногда возникали, но он отгонял их, как назойливых мух. Ну, что ж? Один так один. Что же делать! Такая судьба. Человек не в силах изменить ее.