Фредерик Бегбедер - Романтический эгоист (журнальный вариант)

Издатели не читают книг: они их издают.

Критики не читают книг: они их просматривают.

Читатели не читают книг: они их покупают.

Вывод: никто, кроме писателей, книг не читает.

Когда Людо приходит домой, ему есть к кому припасть. Я этой радости лишен. Может, холостяки только потому и снимают девушек, чтобы хоть иногда употреблять глагол «припасть».

Опасный приступ романтизма у Патрика Вильямса (зам. главного редактора журнала «Техникарт»): мы оба приходим к выводу, что гораздо приятнее заниматься любовью, будучи влюбленным. Мужчины в этом смысле ничем не отличаются от женщин: секс с чувствами нам милее. Без смущения, очарования и магии секс превращается в спорт. В этом, несомненно, заключается причина неумеренного потребления алкоголя. Я часто трахаюсь в подпитии ради того, чтобы ощутить любовный хмель. Если сердце не бьется, так пусть хотя бы голова кружится.

Клер звонит мне в 6 утра, чтобы обматерить меня. Я спокойно даю ей излить свою желчь, усмехаясь, как гиена на рассвете в африканской саванне. Потом я так же спокойно отвечаю, что между нами есть одна большая разница: она ругает меня, потому что любит, а я вежлив с ней, потому что разлюбил ее. Когда она бросает трубку, у меня перехватывает дыхание – я понимаю, что теперь мы уже точно больше с ней никогда в жизни не поговорим.

Идет дождь, светит солнце, идет дождь, светит солнце. Бог играет с погодой в переключалки, как я с женщинами. И не смейтесь, пожалуйста. Я написал маленькое четверостишие, прочтите и не судите строго.

Да, согласен, это всего лишь проба пера, но зато александрийский стих.

Я люблю только читать, писать и заниматься любовью. Соответственно для жизни мне достаточно было бы простой студии при условии, что в ней будет книжная полка, компьютер и кровать.

Появившись несколько раз на телевидении (для рекламы книжки), пытаюсь остаться нормальным. Слава – это роскошное рабство, тюрьма под открытым небом. Гуляешь себе по улице, и все тебя отслеживают. Прохожие делают вид, что не узнают меня, но, отойдя на несколько метров, шепчутся у меня за спиной:

– Видел? Это ж этот мудила Оскар Дюфрен!

– Смотри, а он похудел!

– Сбледнул с лица.

– А нос задирает.

– А мне он нравится…

– Заткнись ты, Эглантина!

Всякая мельчайшая деталь, любое изменение внешности тут же разбирается по косточкам.

– У него сальные волосы!

– Он плохо побрился!

– Он в той же рубашке, что и на передаче Фожьеля!

– Дома не ночевал, сто процентов!

– А мне он нравится…

– Заткнись ты, Эглантина!

Мне кажется, что меня все время снимают. Пот течет с меня ручьем. Слишком много взглядов останавливается на моем лице. Я взят в кольцо – но не обручальное.

Цель моей жизни – стать Томом Джонсом в лимузине с кондиционером. Сделаю подтяжку, наращу волосы, загорю дочерна, меня будут раздирать на части и обсасывать со всех сторон. Вот увидите, я своего добьюсь. Но и тогда, развалившись на сиденье, обтянутом белой кожей, с бутылью «Боллинджера» в одной руке и литовской эскорт-гёрл в другой, я уверен, что найду повод пожаловаться на судьбу.

Постойте. Ведь Каннский фестиваль уже через две недели? Там же будут лимузины с кондиционером, не так ли? Если вашу мечту так легко осуществить, значит, это фигня, а не мечта.

Людо издевается над моими бубонными бобошками.

– Ох уж эти муки вертопраха на пороге тридцатипятка…

– Ты на себя посмотри! Почему бы тебе не написать про счастье отца семейства, женатого на идеальной женщине?

– Зачем вообще что-то писать? Моими шедеврами будут дети. Никогда ни одна книга, ни один диск, ни один фильм не сравнятся с их красотой. Ни одна картина никогда не приведет меня в состояние такой оторопи. Не премину ту минуту (сечешь омофонию – Фолкнер отдыхает), когда родилась моя старшая дочь, назвать откровением. Я понял тогда, что искусство просто детский сад перед неисповедимой тайной этой окровавленной говнючки, роняющей слюну прямо на свою мать, всю в слезах. С тех пор я каждый день смотрю на свою жизнь как на необъяснимое волшебное творение. Она, конечно, не лишена длиннот, повторов, вкусовых просчетов. Актеры устали, декорации поблекли. Со стилем бывают неувязки. Но это лучше Пикассо, Пруста, Феллини и «Битлз» вместе взятых.