Luchiel Dianel - Чувство

Иногда мне кажется, что без музыки я совершенно пуст. Пуст и глух изнутри. С другой стороны, когда я играю, я так же пуст. Поэтому ничто уже не имеет значения.

Я должен продать фортепиано. Я не хочу больше играть. Я больше не могу.

Возможно, в этом виноват Мсье Розетт. Возможно, все было предопределено с самого начала тем, что у меня просто нет таланта. У меня просто ничего нет…

Я уже не могу прикоснуться к своему пианино. Оно знает, что я больше не буду на нем играть… вообще не буду играть…

Это ужасно и в тоже время легко.

Уже сколько дней я сижу перед моим обреченным фортепиано и жду. Жду, когда его увезут. Как будто сижу у постели больного, который вот-вот должен умереть.

Звонит телефон. Я вздрагиваю. Неужели…?

– Ало?

– Здравствуй, Лоренс…

Слезы застилают мне глаза, и я поспешно кладу трубку.

– Я не хочу слушать вас, Мсье Розетт…

Снова закрываю лицо руками.

Я бы хотел исчезнуть. Просто запереться в этой комнате и никуда не выходить и ни с кем не разговаривать. Запереть себя в бесконечном покое одиночества. Когда я один мне не надо никем быть, не надо ничего уметь… Не надо ничего бояться. Не надо ничего.

Но, наверное, это было бы бегством.

Хотя какая мне разница.

Я сижу почти неподвижно и, мне кажется, я сошел с ума. Это столь многое объясняет!… Да. Заберите меня в приют для душевно больных! Ибо я болен душою.

Я найду там покой. И, быть может, боль мою действительно вылечат. Я буду рад с ней расстаться.

Так я сижу, час за часом, день за днем перед закрытым фортепиано и слушаю отголоски музыки. Это похоже на звон в ушах, когда оркестр уже отыграл.

Я поднимаю глаза и снова смотрю на фортепиано. Глупо, но в этой тонко отделанной громаде заключена моя жизнь. Моя цель. Все, что когда-либо случалось со мной. Я смотрю, смотрю, смотрю, смотрю… бесконечно. И как будто это уже закончилось… и в тоже время… я не могу это отпустить.

И я слышу эту музыку… эти ноты, замороженные в стекло воздуха. Они сводят меня с ума. И я снова опускаю голову.

Брамс… Бах… Бетховен… Шопен… О! Эта нежность Шопена… Как будто я вижу, как пальцы легко касаются клавиш… и клавиши живые – теплые, как чья-то кожа.

Шопен всегда был моим идеалом… То, как он писал… то, как он играл… Мне кажется, я могу играть его ноктюрны до конца дней своих…

Шопен…

Я вдруг понимаю, что я действительно слышу Шопена. И снова, в который раз я поднимаю глаза на свое проклятье… или все-таки благословение?

Кто-то играет…

Кто-то сидит за моим обреченным фортепиано и играет.

Кто-то?

Я не смею вздохнуть. Я не смею закрыть глаза даже на миг. Вдруг растает? Вдруг окажется плодом моего подгнившего воображения?

Мсье Эрик Розетт.

Я вижу как расслаблено выглядит его спина, как волшебно, плавно скользят его руки.

Музыка околдовывает. Она затягивает. Мне хочется обнять ее, но я не смею. Мне хочется слиться с ней, но я боюсь, что тогда я не удержусь от желания коснуться клавиш снова. Я не смею подняться.

Я не могу быть так близко к нему. Я не умею.

Революционный этюд обрывается тихо, как колыбельная.

Мсье Розетт резко поднимается и поворачивается ко мне. Его тяжелые темные волосы бьют его по плечам. Его лицо наполнено гневом и бесконечной печалью одновременно.

– Лоренс!

Я молчу.

– Лоренс, почему…

– Не надо.

Он замолкает.

– Лоренс.

Не надо. Но я не могу это выговорить. Не успеваю. Он подходит и обнимает меня.

Крепко. И я умираю.

– Лоренс. Зачем ты так? Только ты умеешь так играть… В тебе возродился Шопен… я люблю твою музыку. Почему хочешь ты продать фортепиано?

Я молчу. Я должен совладать со своим голосом.

– Я играю только для вас, ибо только вы меня слышите. Но… вам это не надо. Вы меня не слушаете.

– Лоренс… – и такой укор в этом голосе, что мне кажется, что я сам во всем виноват.

– Не надо… – беспомощно повторяю я, и плачу у него на плече.

Кого я люблю? Себя? Его? Шопена? Музыку?…

Kapitel 22.

Лоренс. Мой маленький принц. Мой нежный воздыхатель Шопена. Что случилось с тобой?

Почему я? Почему так?

– Прости меня… Лоренс, послушай. Я не хочу, чтобы ты переставал играть. Я не хочу причинять тебе боль. Поэтому послушай меня. Есть вещи важнее музыки. Жизнь.

Другие люди. Любовь, в конце концов. Я слышу и слушаю тебя, где бы я не был, чтобы я ни делал. Потому что ты играешь для меня. Если ты играешь для меня – это духовная связь. Это больше, чем то, что я буду стоять за твоей спиной и гладить тебя по плечам, и слушать, и слушать, и слушать… Это больше. Это больше чем ты можешь себе представить – то, что ты играешь для меня. Сейчас и может быть навсегда, хотя я надеюсь, что нет, музыка для тебя самое главное. Для меня – нет.