Николай Райвич - Избранное

Молодой человек спешит на свидание. Выскакивает из квартиры — лифт сломан. Он мчится вниз по лестнице. Седьмой этаж, шестой, пятый… На четвёртом этаже он спотыкается и падает, ударяясь головой о батарею. Несколько секунд он шевелит ногами, потом застывает в неподвижности. От тела отделяется ошарашенная душа и начинает медленно подниматься вверх по лестнице.

Инок спит. Дыхание его ровно и глубоко. Но сон его лёгок, как утренний туман. Дунет ветерок, и туман исчезнет. Был ли он, нет ли?..

Чутко спит инок. Так спит хищный зверь в джунглях. Охотник, радуясь, наводит ружье, целится. И вдруг — где же он, зверь-то? Нет его. Пусто кругом. Охотник озирается, трёт глаза и тут чувствует за спиною горячее дыхание зверя… Или ещё так спит лихой человек на пароме. Пошепчутся попутчики, посовещаются, порешат сковырнуть его за борт. А чуть только подойдут — глядь, а он и не спит вовсе, и глаза-то его открыты, и в руках он острый ножик держит. А то и топор…

Ну и пусть спит себе инок с миром. Дело молодое. До заутрени ещё часа полтора осталось…

На дереве сидела птичка. Дунул сильный ветер, птичка ударилась об забор и сдохла.

На берегу стояла лошадь. Дунул сильный ветер, лошадь упала в речку и утонула.

В реке сидел бобёр. На него упала лошадь, и он утонул.

Бабочка порхала с одного цветка на другой, с другого на третий, с третьего на четвёртый и так далее, пока не сдохла.

По лесу шёл олень и жрал стекловату. Все думали, что он сдохнет, но он не сдох!

Адам и Ева гуляли по саду и всему что видели давали имена.

— Так. Это кактус, — говорил Адам.

— Кактус! — повторяла Ева.

— Это пусть будет заяц, это — носорог, а вон то, скажем, свинья.

— Свинья, свинья! — радовалась Ева. — А это пусть будет скорпион, ладно?

Так они гуляли довольно долго, пока в самом глухом углу Эдемского сада не увидели…

— Что это? — спросила Ева.

— Это… А ты как думаешь?

— М-м… Не знаю…

— Ну скажи что-нибудь. Не важно что.

— Э-э… Ничего не могу сказать…

— Я почему-то тоже…

Так это и осталось неназванным.

Птицы пели неправильно.

«Ки-Ки! Ки-Ки!» — сердился младенец, начиная засыпать.

Сначала ему снилась собака. Это была хорошая собака, с длинным хвостом. Она не подходила слишком близко и негромко говорила «Гав-Гав!». Потом собака ушла, и пришла кошка. Она сказала «Мяу!» и помахала пушистым хвостом. Последней пришла большая умная птица.

«Ки-Ки!» — сказала птица. Младенец улыбнулся ей и дальше спал уже без сновидений.

— Одна обезьяна, — рассказывал дедушка, — всё время прыгала. Другие обезьяны созерцали природу, добывали пропитание, воспитывали детей, а эта всё время только прыгала с ветки на ветку. Потому что каждая ветка издали казалась лучше, чем была на самом деле. К тому же даже самые лучшие ветки ей быстро надоедали. И вот однажды обезьяне что-то такое померещилось, она прыгнула, а там ничего не оказалось…

— Вообще ничего?

— Вообще.

— Ну и что обезьяна?

— Она так до сих пор и падает.

«А ведь я уже не молода,» — подумала Маша, идя с работы. «Немолода!» — эта мысль поразила её как громом. Скрылось солнце, небо потемнело, птицы на деревьях замолкли, и наступила страшная тишина. «Не молода, не молода!» — повторяла Маша про себя. Под ногами у неё загудела земля. Маша зажмурилась и сжала руками виски. Из глаз её брызнули слёзы. Ей показалось, что вот-вот что-то огромное упадет с неба и раздавит её.

«Но вообще-то ведь я молода,» — подумала Маша. «Молода!» Гул прекратился. «Молода, молода!» — повторяла Маша, вытирая слёзы.

Небо прояснилось, выглянуло солнце, и на деревьях запели птицы.

Маша улыбнулась и продолжила свой путь.

Я встретил его в винном магазине и сразу узнал, ведь это был я сам, только лет двадцать назад. Он тоже узнал меня.

— Вот ведь как бывает… — сказал я. — Ты что берёшь?

— Портвейн.

Молодой я покраснел.

— Убери свои деньги, студент, — сказал я.

— А где мы будем пить, у тебя? — спросил молодой я.

— М-м… Мы можем поехать в одно место, я там живу временно… У одной женщины…

На самом деле мне не очень хотелось, чтобы молодой я видел эту женщину.

— А может поедем в общагу? — предложил молодой я.