Идо Нетаньягу - Итамар К.

— Они всего-навсего встретились там, — объяснил Узи.

— Моя бабушка и его дедушка …

— Это случилось в пятидесятые годы, — продолжил Узи. — Тогда еще здесь у людей были идеалы, у нас еще хотели построить справедливое общество — не то чтобы там оно было действительно справедливым, но, по крайней мере, многие люди верили, что оно может быть таким. Хотя бы мечтали о прогрессе человечества. То был совсем другой мир. Возможно, ты слышал об этой истории. Там, в Болгарии, произошла встреча Береле Бар-Нера, моего деда, с Фаней Перельштейн…

— Моей бабушкой, — поспешил объяснить Шмуэль.

— Об этом была статья. В прошлом году, после смерти деда.

— Я не читал, — ответил Итамар.

— Его послали в Болгарию. Не пойми меня превратно — в это время он уже не числился членом партии. Но у него было особое отношение к мировой революции — наивное, трогательное желание увидеть лучший мир. Его попросили направиться в Софию, хотя по первоначальному плану он должен был сразу ехать в Москву. Я помню его письмо. «Здесь изумительно, — писал он, — земной рай. Какое отношение! Я уже две недели в гостинице, и ко мне никого не пускают. Хотят, чтобы я как следует отдохнул. Говорят, что через дня два-три я, возможно, смогу выйти из этого здания и осмотреть город». Понятно, я неточно все помню. Ведь тогда я еще не родился. Но мой папа во время траура после смерти деда, в момент близости, которая возникает иногда между отцом и сыном, вытащил из архива письмо и показал мне.

— Узи, я никогда тебе не говорил, — признался вдруг Шмуэль, — но я мечтаю о том, чтобы ты снял фильм об этой истории. Начнешь с нас сегодняшних и перейдешь к предшествующим поколениям. Расскажешь о Болгарии, о волшебном романе, вспыхнувшем между Береле и Фаней… Дойдешь до того драматического момента, когда они выясняют, что были знакомы раньше, встречаясь в партийном комитете в Кфар-Сабе!

— Какая мысль… начать с нас, с нашей связи!..

— В этом будет колоссальная символика — хоть я и не выношу громких слов, но что поделаешь, если здесь они уместны.

— Да-да! Мы как бы продолжаем ту связь, которая была между ними и прервалась со смертью дедушки. До сих пор жалею, что не рассказал ему. Думаю, он бы понял.

— В «Береле и Фане» ты сможешь пойти еще дальше. Ты знаешь, что бабушка рассказала мне недавно? Оказывается, она была включена в делегацию, которую в двадцатые годы послали к Ибрагиму Абу-Халилю. Объяснить им, что они должны действовать, иначе будет слишком поздно. Как рано они начали все понимать — ну просто пророческое видение!

Было что-то трогательное в любви, которую выказали двое внуков к своим деду и бабке, в том, что они хранили их нравственные идеалы.

Узи вытер бумажной салфеткой губы, испачканные арбузным соком.

— С глубоким прискорбием я должен сообщить вам, что мы вынуждены оставить ностальгические воспоминания и вернуться к нашему фильму. Сделать еще нужно много, и жаль не использовать уже наработанное сегодня.

Узи засучил рукава, как бы приготовившись к серьезной деятельности.

— Еще одна мысль, — обратился он к Шмуэлю, не тратя лишнего времени. — Мы покажем поселение под черным небом, залитое слепящим электрическим светом. Звуковым фоном будут немецкие песни Меламеда. Постепенно камера передвинется на соседнюю арабскую деревню — к мягкому свету керосиновых ламп, к спящим овцам и мулам. Может быть, вплетем в песню Меламеда какую-нибудь тихую арабскую мелодию.

— И они столкнутся друг с другом.

— Да. Постепенно смикшируем пение Меламеда и соответственно усилим арабскую мелодию — в конце концов звучать будет только она. Придется, конечно, найти какой-нибудь псевдовосточный напев, а то от их подлинных песен болят уши.

Узи увлекся и загорелся энтузиазмом. Подсел поближе к столу.

— Получается, все получается! — вскричал он, воодушевленный плодами их совместного творчества. — И вот тут перейдем к Меламеду, — продолжил он, — покажем его поющим. Он шевелит губами и напрягает мышцы шеи, но зрители слышат не его пение, а только — на полную громкость восточную мелодию. И тут лицо Меламеда становится страшным, как будто он тоже слышит арабскую музыку, понимает, что все потеряно, что он потерпел поражение в бою, который с таким остервенением вел всю свою жизнь.

— И разумеется, Меламед символизирует всех нас. — Узи глотнул немного воды, чтобы промочить горло, и обратился к Итамару: — Ты видишь, какая мы команда? Как мы работаем вместе? Неудивительно, что мы достигли высот и критики сходят от нас с ума. Недаром всякие там Миши Кагановы и Рами Бальдероны завидуют нам! Кстати, скоро сюда придет Абу-Ахмад. Я договорился с ним на двенадцать.