Герберт Розендорфер - Латунное сердечко или У правды короткие ноги

– Как? – ахнул Кессель. – От чего?

– Оказалось, что у нее в самом деле был муж. который болен уже много лет, у него паралич. Теперь, видимо, о нем должен будет позаботиться Центр. В конце концов, они просто обязаны что-то сделать, так как Штауде фактически… – барон помолчал, подбирая нужные слова, – погибла при исполнении служебных обязанностей. Она повесилась в отделении, на оконной раме. Я никак не думал, что последние две недели на службе у меня пройдут таким вот образом.

– Она повесилась?

– Да, на шнурке от занавески. Впрочем, отделение все равно ликвидируется. Полиция и люди из прокуратуры, которых пришлось вызвать, конечно, сразу заметили, что у нас за контора. Так что мы были вынуждены раскрыть карты, и в следствии сейчас официально участвует представитель Центра. Она повесилась… Да, шестнадцатого числа, а возможно, и накануне вечером. Луитпольд пришел в семь, и она уже висела.

– Что же теперь будет с ее парализованным мужем?

– Я прослежу, чтобы о нем позаботились.

– А кто взялся сообщить ему?…

Судорожно глотнув, барон помолчал секунду и сказал:

– Я.

– Значит, вы пока взяли все на себя?

– Центр выделил деньги. Я постараюсь определить его в какой-нибудь приличный интернат. А пока нанял сиделку. Но все равно хожу к нему каждый день. Мне ведь теперь больше нечего делать… Или почти нечего.

– А Курцман?

– Курцман в Сингапуре.

– Где?!

– В Сингапуре. С пятнадцатого июня.

– Что он там делает?

– Он там теперь наш агент.

– Н-да, – задумался Кессель. – Как быстро все это случилось!

– Ну, на самом деле не так уж быстро. Курцман давно туда просился. Просто сейчас его просьбу удовлетворили. Точнее, удовлетворил Карус.

– Кто?!

– Карус.

– Тройной агент Карус?

– На вашем месте я бы больше не употреблял этого выражения. То есть, со мной-то можно, я ведь практически уже на пенсии. Но больше ни с кем. Карус теперь на месте Хизеля.

– А Хизель?

– Понятия не имею. Исчез в неизведанных лабиринтах Пуллаха. То есть для нас с вами неизведанных, конечно.

– Теперь я вообще ничего не понимаю: ведь Каруса разоблачили как тройного агента! Как же он сумел…

– Я ведь вам тогда еще сказал: на секретной службе никогда не знаешь, где тебе повезло, а где нет. Карус чистосердечно признался. во всем раскаялся и заложил, если я не ошибаюсь, двадцать шесть чешских и восемнадцать египетских агентов, которых либо уже арестовали, либо еще пытаются перевербовать… Короче, лучшего и преданнейшего сотрудника сегодня во всем Пуллахе не найти. Он ведь знает, что с ним могут расправиться в любую минуту.

Кесселю поневоле вспомнилось все, что ему говорил д-р Шнапслер. Некоторое время он молчал, помешивая ложечкой кофе. Объявили посадку на рейс, которым Гюльденберг хотел лететь обратно в Мюнхен.

– Выходит, падение Каруса обернулось его взлетом, – сказал наконец Кессель.

– Выходит, так, – подтвердил Гюльденберг.

– И первое, что он сделал, это удовлетворил просьбу Курцмана насчет Сингапура. Вероятно, в благодарность?…

– В благодарность? В отместку! Сколько лет Курцман тиранил Каруса, шпынял его и измывался как хотел…

– Но вы же сказали, что Курцман сам просил перевести его в Сингапур?

– Да. Но не агентом. Курцману хотелось стать начальником отделения, так сказать, послом БНД в Сингапуре, а не мальчиком на побегушках. А теперь он там побегает. Карус не разрешил ему даже взять с собой Штауде.

Гюльденберг встал и поискал глазами официанта.

– Не нужно, господин фон Гюльденберг, я сам заплачу, – сказал Кессель. – Давайте я провожу вас – Барон взял портфель и газету и снова перекинул плащ через руку.

– А что будет со мной, то есть с «Букетом»? – спросил Кессель.

– Поскольку отделение А-626 ликвидировано, точнее, будет ликвидировано с первого июля, то отделение А-626/1 тоже перестанет существовать. Скорее всего, его переподчинят кому-то другому. Я точно не знаю. Скорее всего, Карус скоро сам к вам явится – или, по крайней мере, пришлет своего человека.

Кессель расплатился с официантом. Барон широкой неспешной походкой двинулся к зоне вылета. Кессель догнал его.

– Да вы не волнуйтесь, – сказал Гюльденберг, когда они уже стояли перед загородкой, – работайте себе дальше. Ну и, конечно… Вы ведь поддерживаете связь с вашим дядей?

– Да… Хотя фактически нет, – ответил Кессель. – С тех пор как я в Берлине, мы с ним больше не общались.

– Тогда я сам с ним свяжусь, причем в самое ближайшее время. Понимаете, ваш дядя… Я, правда, тоже многого не знаю, но он сейчас… – Барон снова поискал нужное выражение, – словом, все эти события в какой-то мере коснулись и его. У Каруса с вашим дядей старые счеты, и теперь Карус хочет ему отплатить. Причем у Каруса, судя по всему, есть высокий… Даже очень высокий покровитель в руководстве, и этот покровитель принадлежит, так сказать, к другой фракции. не к той, которую поддерживает ваш дядя. Хотя пока, конечно, позиция у вашего дяди очень прочная.