Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– На сентябрь в Хартуме назначен афроазиатский конгресс по драматургии. – говорит Алимжанов. – Что теперь будет?

Писатель зря беспокоится. Ничего страшного. Перенесут конгресс куда-нибудь в Каир, или Бомбей.

Мы подъехали к Союзу писателей. Сверху по Коммунистическому к

Дому писателей подходил дядя Сырбай Мауленов.

– Аю кележатыр. – сказал Валера.

Алимжанов промолчал. Действительно, Сырбай Мауленов большой с кудряшками. Ни дать, ни взять – Винни Пух.

Ануар Алимжанов фаворит Кунаева, почему и объездил пол-мира. Два года назад Алимжанов начал пропагандисткую кампанию за то, что аль

Фараби якобы исторический предок казахов. Узбеки открыто не протестовали, не возмущались. Нет сомнений, добро на перетягивание аль Фараби получено от Кунаева. За то, как воспримут сами казахи факт оказачивания аль Фараби Кунаев мог не тревожиться. Первый секретарь ЦК и сам татарин, но мы все, разумеется, кроме татар, уверяли себя, что Кунаев, может хоть и наполовину, но казах. В настоящий момент это не существенно, важно, что против идеи перехода аль Фараби от узбекских в казахские предки не возражал Брежнев.

Ирина вернулась с Иссык-Куля загоревшей и подозрительно веселой.

– Что это с тобой?

– Ревнуешь? – засмеялась девушка грез и действительности.

– А ты как думаешь?

– Думаю, что если так, то напрасно.

– Хорошо бы..

– Мы с тобой две мандавошки.- тихоня покровительственно улыбнулась. – А кому нужны мандавошки?

– Мне нравится, как ты материшься.

– Нравится, потому что я умею материться.

– Да… Материшься ты по-французски.

– По-французски? Хо-хо… Скажешь тоже.

– Материшься ты по-русски, но стоит тебе выпустить матерок, как у меня в голове начинается сплошное "пуркуа па" и "уи".

– Ха-ха.. – засмеялась детский психиатр. – Я же говорю: ты фрукт еще тот.

Фрукт я недозрелый. В таком виде и сорван с дерева. Иришка то ли специально, то ли просто так сказала, что читает все истории болезней в дурдоме.

– Как бы я хотел, чтобы ты стала моей женой. – вырвалось у меня.

– Только одного хотения мало…- тут же спохватился я.

– Ну конечно… Твоим предкам подавай сноху казашку.- Ириша решительно не врубалась.

– Причем здесь предки? Решаю я.

– Ничего ты не решаешь.

– Дурочка… Пройдет время и предки поймут, что такая как ты – для них сплошной шиздец. – я размечтался. – А для меня… Ну ты и сама знаешь…

– Балдежный ты… Дай мне сигарету.

На секунду задумался: "Что посеешь, то и пожнешь. Ха… Сеятель".

Моя судьба сосредоточена в кубическом сантиметре первобытности. И этот кубосантиметр вел себя так, что приходилось то ползти по-пластунски, то в зимнем бору замерзать.

… Мы вышли из ресторана. Захотелось отлить и предмет самовластия не то, чтобы пробудился, но заявил о своем присутствии решительно и настойчиво. В таком состоянии его можно было выводить в люди.

Я справлял нужду и Иришка не думала отворачиваться. Она смотрела на моего недоумка широко раскрытыми глазами и бесстыже смеялась.

Бедные медики, чего они только не видят каждый день.

Через два дня я обидел ее. Она плакала, но я не придал значения.

"Никуда не денется, простит". – думал я. Она не простила, потому что ей было уже все равно – на меня ей было наплевать. Не извлек я урока из ее плача по Омиру. Слезы девушки грез и действительности означали для нее смену исторических вех.

Омир пришел с агентурным донесением.

– Ирка влюбилась в однокурсника-хирурга. Сосутся они прямо на лекциях.

Бедный Омир, бедный я. Мы с ним следили за положением в Чили и прозевали возникновение плюралистких тенденций. Мир стоял на пороге начала движения Еврокоммунизма.

Иришка пришла на последнюю встречу игриливой. Я выглядел жалко.

Она сказала то, что я и без нее знал про себя. Психиатр говорила о нашем фамильном комплексе неполноценности. И уходя навсегда от меня, сказала то, что, в общем-то не обязательно и следовало бы говорить.

Она спросила:

– Ты приведешь ко мне своих детей?

Валера с Ситком купили в ЦУМе хрустальную люстру для новой квартиры и объявили, что эта люстра Ситки Чарли.

Квартира в писательском доме. Четыре комнаты, длинный коридор с холлом, просторная кухня с балконом. Мама заняла столовую, папа – кабинет-спальню. Мне отвели северную с балконом, Шефу – маленькую, которую по старой памяти называем детской. Ситка спит на кушетке в холле.

Предполагалось, что Джон, приходя домой в отпуск будет жить в детской, а Шеф со мной в северной комнате. Но это на словах.