Феликс Рахлин - Грудь четвертого человека

У меня отобрали родителей, оклеветали их, бросили в лагерь. Теперь их реабилитировали, вернули честное имя, восстановили в партии. Но я и тогда знал, что они ни в чем не виноваты, так что же должен был раскрывать, в чем признаваться?! Вы потеряли представление о времени и сами не понимаете, что происходит. Вижу, что напрасно пришел сюда

– вы просто надо мной издеваетесь.

В течение всей моей тирады эта злобная дура не произнесла ни слова – по-моему, она просто обомлела. Молчал и ее посетитель. Я встал и вышел. Меня не задерживали, и мой визит не имел никаких последствий: ни положительных. ни отрицательных. Мама потом вспомнила: эта Гринчук исключала ее из партии в 1937 году. Она еще тогда была "партследователем"…

В августе 1991 года завершилась деятельность КПСС. Харьковский обком партии был закрыт и опечатан. Мне доставляет глубокое удовлетворение то обстоятельство, что это необходимое и назревшее действие произвел своими руками мой родной племянник – сывн моей сестры, в то время депутат харьковского городского совета.

Через несколько лет он же, возглавив харьковскую правозащитную группу, приобрел для ее офиса квартиру на первом этаже одного из зданий в центре города. Прежде эта квартира принадлежала полковнику харьковского облуправления КГБ, некоему Рыбальченко. В 1950 году он был одним из следователей по "делу" наших с сестрой родителей.

Именно он подготовил документы на рассмотрение особого совещания при министре госбезопасности СССР, которое и вынесло папе и маме заочный приговор: по 10 лет лагерей особо строгого режима.

Скажите теперь, что на свете нет справедливости!

…Но вот, наконец, мне повезло. Моя подруга юности, а потом и всей жизни, ныне друг нашей семьи Нина Меламед рассказала, что на заводе имени Малышева освободилась должность редактора заводского радиовещания. Школьный мой друг Толя Новик уже работал там после окончания института и даже был членом заводского комитета комсомола.

Он переговорил с секретарем комитета, тот – с заместителем секретаря парткома Еленой Ивановной Юшкевич. И вот я в ее кабинете. Елена

Ивановна рассматривает заполненную мною анкету. Мой минус – полное отсутствие стажа журналистской работы и журналистского же специального образования. Беспомощно бормочу. что в армии участвовал в выпуске полковой радиогазеты… один раз! Елена Ивановна в раздумье снова и снова листает заполненный мною "личный листок по учету кадров", останавливая взгляд на тощем послужном списке, состоящем из трех строчек… и вдруг, уподобившись Архимеду, щелкает себя пальцами по лбу: дескать, "эврика!", – ее озарила идея:

– Вы работали старшим пионервожатым школы! – говорит она (это была первая из трех строк моего послужного списка). – А старшим вожатым заводского пионерского лагеря поедете?

Что за вопрос! Я готов был поехать хоть на край света, лишь бы определиться хотя бы на какую-нибудь работу! По Лермонтову: пусть хоть к черту, лишь бы к месту! Даже если платят только 740 рублей в месяц (после реформы 1961 года это будет 74 рубля…)

Вот так решился вопрос моей профессиональной ориентации. Так я попал на стезю журналистики. Совсем-совсем случайно…

С 23 апреля 1957 года приступил к работе. Перед этим редактором заводского радио была выпускница университетского отделения журналистики Рая Рубежанская. Но с 1 января, в связи с огромным расширением заводской многотиражной газеты и увеличением штатов редакции, она перевелась на должность литсотрудника многотиражки, и заводское радио почти четыре месяца молчало. Производство от этого не остановилось, завод продолжал тайно выпускать много танков и открыто – мало тепловозов, но, быстро включившись в курс дел, я обнаружил умение поставлять нужную не только радио, но и газете информацию, что очень устроило редактора газеты – человека, к журналистике имевшего весьма косвенное отношение, но на заводе очень авторитетного. Когда я ему рассказал о своей договоренности с

Юшкевич и о том. что мне предстоит начиная с половины мая быть откомандированным на семинар пионервожатых, а потом все лето работать в пионерском лагере, он пошел к Елене Ивановне и устроил ей скандал. В результате быстро нашли на пост вожатого другого, как у нас говорили, "заводчанина", а меня оставили в покое… Редактором заводского радио я проработал 15 лет. А в журналистике остаюсь и теперь.

Армия не оставила меня своим вниманием: через три года, в 1960-м, тот же Кагановичский райвоенкомат, который призвал в солдаты и отправил на Дальний Восток (но теперь, после "разоблачения"