Владимир Яременко-Толстой - Девочка с персиками

– Становись сверху, я тебя тоже повезу, – предложил Ив.

Улицы имели наклон в нашу сторону, в сторону Винцайле. Я встал на телегу, балансируя руками, и он ее покатил. Словно черный ворон, зловеще мчался я через холодную венскую ночь, подпрыгивая на заледенелых колбоебинах вместе с телегой.

– У-ху! – кричал Ив.

На всем пути до "Арт-Фабрик" нам не встретилась ни одна живая душа, никто не казал на улицу носа в такую херовую погоду после закрытия магазинов. Все сидели по домам или по локалям. Только мы, два неприкаянных уебка, везли куда-то мешок угля и дрова.

– У-ху! – кричал Ив. – А кто будет отвозить телегу назад?

– Ты!

– Нет, ты! Любишь кататься, люби и саночки возить!

Пока я отвозил телегу, Ив уже растопил печь.

– Я хочу здесь ночевать, – сообщил он.

– Ночуй.

– Здесь охуительно!

– Даже не хочется уезжать во Францию! Теперь, когда у нас появилось такое отличное место!

– Но мы вернемся! Мы обязательно вернемся!

– Кстати, мне надо поехать в Мюнхен, чтобы забрать ключ.

– А что, за виллой никто не присматривает?

– Конечно, присматривает. Один старый француз по имени Балдакино, но он обычно получает проценты, когда дом сдается туристам, за то, что он там все убирает и стирает белье, а мы все уберем за собой сами и он ни хуя не получит, поэтому мы не будем его лишний раз дергать, я просто позвоню ему и скажу, что в доме живем мы.

Утром Ив приперся ко мне принимать душ.

– Ну, как спалось в "Арт-Фабрик"? – полюбопытствовал я.

– Невъебенно! – сказал он. – Я видел там такие странные сны. Вот только была проблема с посрать.

– И как ты с ней справился?

– Я вытащил говно из унитаза и разбросал его по двору, потому что смыть его невозможно.

– Да ты что? Теперь там повсюду валяется говно?

– Нет, идет густой снег. Оно уже давно замерзло и покрылось снегом.

– Но весной все это растает, и говно станет вонять!

– Хорошо, в следующий раз я буду ходить срать к тебе.

Мне не совсем не хотелось, чтобы Ив ходил ко мне срать, но я промолчал.

Он собирался ехать в Мюнхен. Я проводил его на вокзал и пошел на работу. Приближались рождественские каникулы. Целых три недели выходных. Через Юру на меня вышла какая-то студентка из института славястики по имени

Гудрон. Странное совпадение, это была уже вторая девушка в моей жизни с таким странным именем в течение довольно короткого промежутка времени.

Но эта Гудрон была совершенно не похожа на первую. Она писала диплом о русских в Вене, и ей нужно было взять десять интервью у представителей различных сословий. Одно интервью ей дал Юра. Я тоже согласился ей дать. Но ей было мало. Она хотела еще. Я предложил ей

Преподобного. Она обрадовалась.

Взамен она предложила устроить мне вечер в институте славястики в последний день перед каникулами. Почитать стихи. Она была председателем студенческого совета и у них имелся доступ к бюджету для приглашенных писателей, который никогда не использовался до конца, поскольку в славястике никто этим особенно не занимался.

– Иначе деньги пропадут, – сказала она. – Уже конец бюджетного года. Можно взять кого-то еще, хватит на всех.

– Давай возьмем Ольгу! Это – русская певичка, она поет вокзальные песни. Деньги ей тоже нужны.

– Давай! Может еще кого-то?

– Я подумаю, но, предупреждаю, я буду выступать голым!

– Это хорошо! Студентам понравится! У нас на славястике такая скука!

О славистической скуке я знал. Это было болото. В довершение ко всему профессором русской литературы туда взяли живой труп некого

Аверинцева – советского академика-аппаратчика, совершенно не умевшего преподавать и смертельно больного. Он всю свою жизнь прорылся в книгах, издавая бесчисленные наукообразные, но абсолютно безсистемные труды по русскому эпосу и влиянию на него Византии.

У него не было своей концепции и своей школы. Студентов он боялся. Лекции читал невыносимо. Это был антипод академика Лихачева, действительно серьезного и глубокого ученого, занимавшегося тем же, но по-другому. Подобных кадавров, душивших все живое, на славястике было немеряно. Поэтому мне представлялось делом чести положить на них свой хуй.

Лобковый герпес. Чудесное исцеление. Триумф моего хуя.

– Владимир, я вылечился! – заорал Ив, соскакивая с подножки мюнхенского поезда.

– Не пизди, – сказал я. – Чудес не бывает! Как это ты вылечился?

Лечился-лечился, вылечиться не мог, почти два месяца, а тут за неделю он вылечился! Хуйня на постном масле! Я тебе не верю!